Лавров пролистал трудовую книжку женщины, связался по телефону с директором завода, напомнил ему, что, кроме его воли, существует еще и законодательство о труде, обязательное для всех граждан. Директор сначала возражал, но затем заявил, что поручит отделу кадров «разобраться».
Положив трубку, Юрий Никифорович обратился к женщине:
— Идите на завод, подайте заявление. Я прослежу…
Затем появилась сразу группа молодых рабочих. Они принесли жалобу, в которой писали:
«Мы живем в общежитии, давно зима, а у нас еще печей не топят, до сих пор в окнах двойных рам нет. В комнате семь человек, а табуреток только две. На производстве частые простои: то кирпича нет, то цемент вышел. Значит, сиди и жди, а в итоге заработок 150—180 рублей. Просим вмешаться».
Юрия Никифоровича жалоба встревожила, но вида он не подал, а только записал на листке календаря:
«Двенадцатого в строительном тресте проверить причины простоев, соблюдение законов о труде, жилищные условия рабочих. Проверку произвести совместное профсоюзной организацией».
После всех посетителей Лавров пригласил Миронову.
— Вот теперь я слушаю вас…
Женщина начала свой рассказ:
— В 1922 году я вышла замуж за Сергея Васильевича Миронова. В 1924 году, когда мы жили на Урале, у нас родился сын Володя. В 1928 году муж умер. Я осталась одна с четырехлетним сыном и переехала в Грозный к своей матери и сестре. Они помогали мне воспитывать мальчика, а я пошла работать бурильщицей. Володя окончил семилетку, стал учеником слесаря. В начале Отечественной войны мы переехали на Волгу, в Куйбышев. Здесь сын поступил работать в автобронетанковую ремонтную базу слесарем. Потом его направили в длительную командировку в прифронтовую полосу. Там он был ранен и оказался в госпитале в Лазаревке. Я поехала в Лазаревку, и мне разрешили перевезти Владимира в госпиталь города Грозного.
По выздоровлении Владимир был зачислен в танковую школу. В 1943 году он снова ушел на фронт. Сама я стала работать в госпитале, находилась почти все время на фронте. За два месяца до окончания войны я заболела, и меня отправили домой. Едва добралась до квартиры, как получаю извещение, что сын мой погиб смертью храбрых при форсировании реки Одер и похоронен на территории Германии… Поверьте мне, товарищ прокурор, я в те годы пролила реки слез…
Миронова вытерла носовым платком бегущие по щекам крупные слезы и глубоко вздохнула.
— Ну что ж, осталась одна… Немножко пришла в себя, опять устроилась на работе. Встретился мне человек, присмотрелась, вижу — не плохой. Я вышла за него замуж, переехали мы сюда. Но горе мое меня и здесь никогда не оставляло.