Наконецъ, случилось то, чего всѣ ждали. Синья Тона, чтобы заглушить свои сомнѣнія, приводила себѣ въ видѣ довода, что ея дѣтямъ необходимъ отецъ и что ей не найти лучшаго, чѣмъ Мартинесъ. И стойкая женщина, кормившая рыбаковъ пощечинами при малѣйшей попыткѣ, сдалась добровольно, или, върнѣе, ей пришлось побороть трусость этого робкаго парня. Она взяла на себя иниціативу, а Мартинесъ уступилъ съ покорностью человѣка высшаго порядка, который, сосредоточиваясь мыслями въ высшихъ сферахъ, позволяетъ въ земныхъ дѣлахъ вертѣть собой, какъ автоматомъ.
Событіе пріобрѣло публичность; и сама синья Тона не досадовала на это: напротивъ, пусть всѣ знаютъ, что въ ея домѣ есть хозяинъ; оно даже было ей пріятно. Отлучаясь въ Кабаньяль по дѣламъ, она оставляла трактиръ на Мартинеса, который, какъ и прежде, усаживался подъ навѣсомъ и, съ ружьемъ между колѣнъ, смотрѣлъ на море.
Сами дѣти казались увѣдомленными о новомъ порядкѣ вещей. Когда Ректоръ бывалъ на берегу, онъ искоса глядѣлъ на мать съ тревожнымъ удивленіемъ, а передъ бѣлокурымъ стражникомъ, котораго всегда заставалъ въ кабачкѣ, конфузился и робѣлъ. Антоній же лукавою улыбкою давалъ понять, что происшествіе служило темой для насмѣшливыхъ комментаріевъ на сборищахъ береговыхъ озорниковъ; вмѣсто того, чтобы попрежнему пугаться нравоученій стражника, онъ отвѣчалъ ему гримасами и убѣгалъ въ припрыжку, всячески кривляясь для выраженія своего презрѣнія.
Въ это время, Тона пережила медовый мѣсяцъ въ пору своей полной жизненной зрѣлости. Теперь супружество ея съ Паскуало вспоминалось ей, какъ однообразное рабство. Она любила стражника съ восторгомъ, съ тою кипучею страстью, какую испытываютъ женщины уже на склонѣ лѣтъ. Ослѣпленная своею любовью, она выставляла ее на показъ, не огорчаясь ропотомъ сосѣдей. «Въ чемъ дѣло? Пусть говорятъ, что хотятъ. Другія дѣлаютъ еще хуже; а если болтаютъ, то только изъ зависти, потому что ей посчастливилось заполучить красиваго молодца».
Мартинесъ, не покидая своего мечтательнаго вида, давалъ себя ласкать и баловать, какъ человѣкъ, которому воздается должное. Онъ пользовался большимъ почетомъ среди своихъ товарищей и начальства: въ его распоряженіи была касса кабачка и даже тотъ чулокъ съ монетами, который часто наминалъ ему бока, когда онъ растягивался на кровати въ каютѣ.
Можетъ быть, чтобы избавиться отъ этой непріятности, онъ поспѣшилъ опустошить его, въ чемъ, впрочемъ, не встрѣтилъ ни малѣйшаго нротиворѣчія со стороны синьи Тоны. Развѣ ему не предстояло стать ея мужемъ? Только-бы хорошо шла торговля, она не имѣла права жаловаться!