Мѣшая угрозы съ грубыми ласками, матушка Пикоресъ вернулась къ своему столу, чтобы продолжать продажу.
Въ этотъ день кончили скоро. Покупатели требовали много рыбы, и къ двѣнадцати часамъ столы почти опустѣли. Остатки товара были убраны въ шайки, между льдомъ и мокрымъ холстомъ. Тартанеро пришли забрать корзины и сложили ихъ позади своихъ тряскихъ экипажей.
Посреди рынка матушка Пикоресъ облачалась въ свой клѣтчатый плащъ, окруженная своими старыми пріятельницами, вѣрными спутницами ежедневныхъ поѣздокъ, садившимися всегда въ одну тартану съ нею. Наступилъ моментъ заняться молодыми бабенками. Итакъ, она подошла къ столамъ обѣихъ соперницъ, которыхъ заставила выйти на середину при помощи пинковъ и щипковъ. Долоресъ и Росарія, побѣжденныя неистовымъ упорствомъ старухи, стояли рядомъ, конфузясь такой близости, но не смѣя разжать губъ.
– Заѣдешь за нами въ шоколадную лавку, – приказала старуха кучеру тартаны.
И величественная группа клѣтчатыхъ плащей и вонючихъ юбокъ покинула рынокъ съ сухимъ постукиваніемъ калошъ по плитамъ.
Одна за другою, гуськомъ, торговки прошли по базарной площади, гдѣ заканчивались послѣднія сдѣлки. Колоссальная Пикоресъ шла первою, расчищая себѣ путь локтями; потомъ слѣдовали ея пріятельницы со сморщенными носами и желтоватыми глазами; шествіе замыкали: Росарія, которая, придя пѣшкомъ, должна была тащить на рукахъ и свои пустыя корзины, и Долоресъ, которая, несмотря на раненое ухо, улыбалась любезностямъ, имѣвшимъ темою ея смуглое личико, обрамленное платочкомъ.
Онѣ расположились въ шоколадной лавкѣ, какъ обычныя посѣтительницы. Корзины Росаріи, заражавшія воздухъ, были сложены въ уголъ; шумно двигая стульями, всѣ торговки усѣлись вокругъ мраморнаго стола, примѣшивая свой запахъ бѣднаго люда къ запаху плохого шоколада, шедшаго изъ кухни.
Матушка Пикоресъ пыхтѣла отъ удовольствія, сидя въ этой прохладной залѣ, бывшей для нея чудомъ роскоши, и еще разъ созерцая всѣ подробности ея убранства, весьма хорошо ей извѣстныя: пеструю цыновку на полу, облицовку изъ бѣлыхъ плитокъ на стѣнахъ, окно съ утратившими блескъ стеклами, украшенное красными занавѣсочками; оловянныя мороженницы, стоявшія у входа, засунутыя въ пробковыя ведра и прикрытыя остроконечными металлическими крышками; внутри же – прилавокъ и на немъ двѣ стеклянныхъ вазы: съ бисквитами и съ «азукарильями» [12] , а за прилавкомъ – сонную хозяйку, лѣниво пошевеливавшую длинною тросточкою ту бахрому изъ завитой бумаги, которою спугиваютъ мухъ.
Что имъ угодно? Что обыкновенно, тутъ нечего и спрашивать. По чашкѣ въ унцію на человѣка и по стакану холодной воаы.