– Хорошее решение. – Ярик уже полулежал на полу, увлеченно поглощая мясо, – там он поймет, каково это – исполнять указы самодуров.
– Обидно, мохнатый, – сказала я с сожалением, – а я ведь тебя за человека посчитала. И пожалела. И даже восхищалась твоим поведением, почти в друзья приняла.
– А я?.. – Он смотрел испытующе и чуть ли не враждебно.
– А ты – засланный казачок. И не противно было полгода на совочек гадить? Ведь я почти поверила, что тебе Алентина нравится… Лгун! – Меня уже трясло от возмущения и обиды, но я хотела выдать еще и духу. – А вы, значит, специально белых дев на мысли о Кайонне навели? Чтобы нас к артефакту подтолкнуть? Так, может, это и Итерса вы подослали?
– Таресса, – вцепился в меня Дэс, – успокойся! Я прошу! Ну не нужно так, родная…
– Алентина пахнет мятой, – сердито засопел оборотень, – и синим ландышем. Я хотел ей помочь.
– Если бы кто-то другой высказал мне такие подозрения, – мрачно пробормотал Ленди, – я навсегда бы закрыл для него дорогу в этот мир. Но тебя прощаю. И оправдываться не стану, хотя мне очень неприятно, что ты так подумала.
– Ленди, – я едва сдерживала слезы, – тебе, может, и неприятно, а мне очень больно. Как ты думаешь, легко разочаровываться в друзьях? А тем более в богах?
– До богов нам далеко, если даже тебя не смогли сразу вылечить, – хмуро вздохнул маг. Помолчал и предложил: – Давай сделаем так: пусть Дэс объяснит тебе все, что понял, а потом я скажу, где он ошибся.
– Но не сейчас, – постановил Джаф. – Приходите завтра… или послезавтра.
А в следующую секунду я обнаружила, что сижу в столовой Вандерса на своем стуле, рядом так же потрясенно оглядывается Дэс.
И Ярик тоже лежит рядом на полу, держа в руках золотое блюдо с мясом.
Черт. Похоже, нас просто выставили.
И от понимания этого оскорбительного факта все копившиеся в душе подозрения и обиды вдруг начали все стремительнее стягиваться в тугой ком, болезненный и неустойчивый, готовый взорваться от одного-единственного прикосновения.
– Таресса… – Дэс швырнул на стол горсть амулетов и свиток и вцепился в меня обеими руками. Выхватил, как щенка, из кресла. Тесно прижал к груди и понес прочь из этого праздничного и ярко освещенного помещения.
– Вот потому я и не захотел разговаривать сейчас, – пробормотал босой мужчина в белой полотняной одежде, отворачиваясь от заменяющего им шар широкого зеркала, – никогда не умел успокаивать рыдающих девушек. И никогда не понимал, отчего они начинают плакать в совершенно не подходящий момент. Когда умирала – не плакала, когда над ней издевались – тоже…