И вот теперь «догнала» война проклятущая Ваню. Верка не выдержала, села в углу почтового отделения и зарыдала. Бабы успокаивать ее не стали — работы много, народу мало, на всех не наплачешься, но все носом шмыгали и слез не стеснялись. Софью Ивановну жалели, Ваню жалели и себя, горемычных, жалели.
Наконец, Верка немного успокоилась, перекинула широкий ремень сумки через плечо и двинулась в Огибаловку.
На удивление, распогодилось. Изумрудное поле мокрого гороха раскинулось километра на два. Узкая тропинка, которая вилась через поле, уже подсохла и, как бы почтальонша не медлила, через час она подходила к калитке Ильиных.
Конский топот заставил ее обернуться.
— Верка! Сто-ой! — лошадь едва не сбила почтальоншу с ног. На ней верхом сидела запыхавшаяся средняя дочь Ильиных — Вера.
— Ух, тезка, ты чего, как оглашенная! Еще чуток, и зашибла бы насмерть. — Оправившись от испуга, Жукова присела на скамейку, поставила сумку рядом.
— Отдай похоронку, — потребовала Ильина, протягивая руку за сумкой.
— Не положено, это государственный докýмент, — почтальонша, намеренно делала безграмотное ударение. Ей казалось, что таким образом она придает значимости себе и своей работе. — Без него мама ваша пособие за Ваню не получит, — и потянула сумку к себе. — Извини, Вера, извещение зарегистрировано, и должно быть доставлено в руки адресату, — насупилась почтальон и, подхватив сумку, пошла к землянке.
— Ну и дура! — вслед ей крикнула Ильина.
В пылу перебранки они не заметили, что в тени старой черемухи стояла Софья Ивановна. С закрытыми глазами женщина привалилась к стволу. Она прижала руки к груди и по ее щекам текли слезы.
— Ивушка… Сыночек… — губы ее лице, исковерканном гримасой боли, почти не шевелились. Вдруг глаза ее широко раскрылись и с криком: «Сынок!» — она повалилась без чувств на землю.
— Говорила я тебе, дура ты! Маму угробила! — Ильина махнула рукой на Верку и бросилась к матери, приводить ее в чувство.
Не задумываясь, дочь набрала полный рот воды из ближайшей лужи и с шумом от души сбрызнула лицо Софьи Ивановны. Какое-то время эффекта не было. Вера приложила ухо к груди матери и прислушалась.
— Слава Богу! Сердце бьется, — она оглянулась на почтальоншу и быстро перекрестилась.
— Ой, что со мной? — Ильина-старшая присела, не понимая, что с ней случилось. Затем, видимо, вспомнив все, облегченно вздохнула: «Слава тебе, Господи!» и трижды перекрестилась.
— Все, касатки мои, пойдемте домой, чай пить. По случаю я вам и рябиновки по рюмочке поставлю. — Она жестом пригласила оторопелых девушек следовать за ней и скрылась в темноте землянки.