— Риза Валеевич, примите этого… вместо того командира.
— А как же быть с командиром? — чуть не закричал я.
— В мертвецкую! Живее поворачивайтесь, доктор… Лучше побеспокойтесь о живых, чем о мертвых, — сказав это, он прошел в палату.
Я не стану описывать свое состояние. Я сожалел, что на мне белый халат, что я врач, — мне было стыдно.
Командира понесли в мертвецкую. Главврач сам держал носилки с одной стороны. Я даже не успел крикнуть: „Постойте! Что вы делаете? Куда вы уносите моего больного?“ — как главврач оборвал меня:
— Я вам, кажется, велел принимать больных… Идите, идите. Только не путайте живых с мертвыми.
Пораженный внезапной смертью командира, я остолбенел. Острой вспышкой пронзила мысль: „Он, он убил его!“
Больше я не ввязывался в разговор с главврачом. Я понял — он враг. Он убийца. Но сейчас я задаю себе вопрос: „Не было ли сочувствием врагу, соучастием с ним то, что я, зная о его вредительстве, не сообщил о нем в соответствующие органы и, наконец, не сумел спасти командира? Это было сочувствием?“
Вскоре позвонили по телефону и справились о состоянии здоровья командира.
— Тяжелое горе постигло нас, товарищи. Командир Кахарманов умер сегодня ночью, — ответил главврач.
У меня закралось сомнение — главврач был наигранно печален при телефонном разговоре и даже после, делая утренний обход, он вдруг пригласил меня с собой и выглядел растерянным.
Но я никому не сказал о своих сомнениях, слишком мало верилось в то, что Кахарманов остался жив.
Дальнейшее сложилось так. Брошенный в мертвецкую командир перед рассветом пришел в сознание. Сначала он просил пить. Потом почувствовав, что зябнет, начал шарить руками около себя и понял, что лежит среди покойников в холодной мертвецкой. Собрав последние силы, он подполз к двери и стал кричать и стучать. Он долго кричал, даже охрип. Он стучал до тех пор, пока силы не оставили его… Передохнув, снова стучал. Его услыхал охранник и спросил через дверь:
— Кто там?
— От…крой, пожалуйста… от…крой…
Открыв дверь, охранник, человек набожный, перепугался, увидев перед собой полураздетого, среди покойников, человека, с трудом поднимающего голову и говорящего: „Дай руку…“
Охранник закричал, принялся молиться. На крик сбежались врачи и некоторые больные. Кахарманова снова положили в палату. Узнав меня, задыхаясь, он тихо сказал:
— Что вы делаете, доктор. Мне кажется, у вас черный халат… Но я буду еще бороться.
Я не знаю, как я не покончил с собой. В каком состоянии я был — не помню. Помню, что убежал из города Ч. Уже находясь в другом городе, я прочитал в одной из газет о смерти Тагира Кахарманова в госпитале.