— Едем бить этих… партизан. Убили Ганса Коха и солдат. Немецких солдат. Если бы румын или итальяшек, тогда не стоило бы рисковать. А то немцев, — проговорил офицер.
— Тут их нет, партизан. Даже не было, — ответил Леблан, все еще не отнимая руки от козырька.
— Это очень хорошо, — и офицер потребовал, чтобы к нему привели старосту.
6
Татьяна предупреждала Чебурашкина:
— Кланяйтесь. Пожалуйста, кланяйтесь. Кланяйтесь гадине, чтобы ее обмануть, а потом убить.
Чебурашкин вышел за Паулем Лебланом, следом за ними вышла и Татьяна. Чебурашкин, как только выбрался за калитку, так тут же и начал кланяться офицеру. Сначала редко, потом все чаще и чаще, а подойдя к танку, заговорил громко и даже визгливо:
— Все в порядке, ваше высокое… благородие.
Офицер, не понимая русского языка, брезгливо посмотрел на Чебурашкина, затем, глянув на Татьяну, прищелкнул каблуками и заулыбался.
Татьяна перевела:
— Староста говорит, что все в порядке, и называет вас «ваше благородие». Это по-русски очень высоко.
— О-о-о! Молодец! А вы кто? — обратился офицер к Татьяне и, не выслушав ответа, кинулся к танку со словами: — Свиньи! Свиньи! Не люблю я их. Каждый русский — три партизана.
По улице солдаты, подталкивая автоматами, гнали жителей села Ливни. Люди шли с ревом, с плачем.
— Русский человек, — крикнул уже из люка, обращаясь к Татьяне, офицер. — Русские — это микробы: бьешь, бьешь, а они все появляются. И зачем столько людей в России?
— О да, — в тон ему ответила Татьяна. — И главное, сами бьют. Слыхали мы, — сдерживая внутреннюю дрожь, проговорила она, — убили Ганса Коха и солдат. Вот как.
— Да. Да, — печально подтвердил офицер и, подав знак солдатам, чтобы те следовали за ним, еле касаясь козырька, поклонился Татьяне.
Танк заворчал, круто развернулся и, грохоча, пополз вдоль улицы, разгоняя людей. За танком поскакали конники, разбрызгивая во все стороны весеннюю жидкую грязь.
— Грязь — грязь — грязь, — проговорила Татьяна с такой злостью, что Чебурашкин схватил ее за руку, и шепнул:
— А вы тише.
7
И они снова тронулись в путь.
Они шли и день и два, уверенные, что офицер на танке, узнав о том, что село Ливни сожжено, обязательно кинется в погоню за ними… И они спешили, уставали, иные из них падали, умирали. Первым умер, неожиданно свернувшись у перелеска, старичок Елкин. До этого он все перебегал от группы к группе и ободрял:
— Держись! Держись, миляги, родня моя. Не возьмут они нас голенькими-то. Я вот их топором-то по башке, — и, судорожно схватившись за сердце, он свернулся, как опаленная пламенем пичужка. Умирая, сказал: «Ну вот, тут и помру. На русской земле и русскими руками похороненный, а не как собака, брошенный в канаву».