— Нейл, посмотри на меня.
Он не шелохнулся. Глядя в его бледно-зеленые глаза, остекленевшие, точно в кислотном трансе, я не придумала ничего лучшего, чем потрясти его за плечо.
— Эй, ты меня слышишь?
Он глубоко вздохнул, провел пальцами по лбу.
— Прости, я задумался.
Хороша задумчивость! Надо, что ли, на всякий случай поинтересоваться, как на этом острове вызывают врача.
В четырех километрах от Аркади нам встретилась развилка с дорожным указателем «Аркади — прямо, Амнатос — налево», и Нейл включил поворотник, а затем коротким взмахом руки предупредил меня, что уходит налево. В самом деле, что нам лишних пятнадцать минут. Я и сама была не против выйти ненадолго из машины, сделать глоток воды (приближалось самое жаркое время дня) и постоять перед воротами Амнатоса, на фризе которых высечена надпись: «Начало мудрости — страх Господень».
— Долгое время я не понимал смысла этих слов, — признался Нейл, — мне казалось, что страх перед Богом подобен страху перед зубным врачом, и значит, в этом есть что-то унизительное. Но страх Господень — это не страх перед наказанием, которому Бог должен непременно подвергнуть нас за какой-то грех или просто неблаговидный поступок. Это боязнь впасть в этот грех независимо от того, последует ли за ним наказание. Боязнь не столько БЫТЬ наказанным, сколько ЗАСЛУЖИТЬ наказание. Понимаешь? Боязнь оказаться недостойным.
— Недостойным чего? Милости Божьей?
— Можно и так сказать. Если считать за милость обладание силой, необходимой для преодоления препятствий, характерных для пограничной зоны, с последующим расширением из сферы смертного в сферу бессмертного.
— Трансформация в божественное? Слияние, растворение, тебя это не пугает?
— Трансформация — не растворение. При этом человек не утрачивает индивидуальности, а прорастает в вечность, подобно зерну.
Зерно Элевсинских мистерий. Жизненный цикл зерна, воплощенный в бессмертных образах Диониса и Осириса. Через какие страхи и терзания приходилось пройти неофиту, прежде чем перед ним открывалась высшая истина посвящения: для души, сходящей с неба, рождение есть смерть.
Итак, он верующий. Кто бы мог подумать. Но при первой нашей встрече там, в Превели, когда…
— Ты ответил, — продолжила я вслух свою мысль, — что со временем перестал чувствовать разницу.
— Ты задала не тот вопрос. Ты спросила: вы, наверное, католик? Нет, я не католик, не православный, не протестант, не копт, не христианин, не мусульманин, не буддист. Я дитя Бога, сын Царя Царей.
Он в самом деле это сказал? Я не ослышалась? На своем веку я повидала немало образованных людей, но далеко не каждый цитировал Рама-кришну.