— Это мой дом, — говорит Нейл, сворачивая в переулок, а оттуда во двор. — Хозяйку зовут Ифигения, хозяина — Костас. Тут же, с ними, живет их младший сын, Йоргас. У старшего, Яни, уже своя семья, жена и двое детей.
И точно, это его дом. Странно, но трогательно. Можно даже позавидовать. Ифигения, царственного вида гречанка зрелых лет, с высоко подобранными черными с сединой волосами, привычно целует его, словно собственного сына, задает пару вопросов, после чего поворачивается ко мне, целую минуту изучающе смотрит в лицо (ну чем тебе не свекровь?) и наконец произносит церемонно:
— Херо поли, Елена.
— Она говорит «приятно познакомиться», — подсказывает Нейл.
Я, кивнув, отвечаю:
— Спасибо. Мне тоже.
Хозяин и младший сын хозяина ведут себя так, будто ничего особенного не происходит. И правильно делают, ведь я всего-навсего приехала посмотреть работы мистера Бреннана и вовсе не собираюсь становиться членом клана.
Йоргас немного запоздал, мы уже перекусили козьим сыром, холодной телятиной и салатом с маслинами, выразили свою признательность и уединились в мастерской. С истинно греческой непосредственностью он ворвался к нам без стука (Нейл как раз начал раскладывать передо мной на полу серию рисунков, посвященных истории Средиземноморья), произнес без запинки целую речь и полез к Нейлу целоваться.
— Так принято между родственниками, — оправдывался тот со смехом, когда мы снова остались одни, — ничего такого, о чем ты подумала. Честное слово.
— Эти люди считают тебя своим родственником? Ты же просто снимаешь у них комнаты.
— Я давно с ними, Элена. Они привязались ко мне, а я к ним.
И вот я стою, смотрю на его картины, и по моей спине стекает холодный пот. Сказать, что они хороши, значит не сказать ничего. Я смотрю и не могу вымолвить ни слова. Смотрю и боюсь позабыть хоть что-то из увиденного в этой просторной светлой комнате с окнами на море. И дело даже не в том, что он мастерски играет цветом и превосходно чувствует форму (прямо скажем, далеко не каждое его произведение имеет сюжет, как таковой), а в том, что здесь присутствует подлинная магия — искусство погружения зрителя в мифологическое царство, которое каждый от рождения носит в себе самом. Созерцание его картин провоцирует нашествие бессознательного, перед которым современный человек, как правило, оказывается бессилен. Есть такие художники — Густав Климт, Макс Эрнст, Пол Клее; можно спорить о причинах их заслуженной (или незаслуженной) популярности или преимуществе одной техники живописи над другой, но не пасть жертвой колдовства нельзя. Юнг считал способность творить подобные образы одним из симптомов шизофрении.