— Оце наша скала! У Днепропетровски будет первий гранит, а у нас — вторий.
И в самом деле, на пустыре из-под верхнего покрова тут и там выпирали замшелые граниты. В одном месте подземная скала была разворочена и вынута по кускам, получилась огромная каменная яма. А кругом по полю были разбросаны гранитные бруски, одни из них были еще бесформенны, другие наполовину уже приняли изящные геометрические очертания. В строгих серых тонах и простых линиях угадывались составные части будущего городского ландшафта: обтесанные плиты лягут в мосты, фундаменты, облицуют дома, бордюром обведут дороги. На каменоломне было тихо — праздновали.
«Дядько» повернул влево, а нам показал вперед, на бугор:
— Оце сельрада!
У сельрады был суматошный день. Весь пригорок за хатами заставлен был подводами. Шел ветеринарный осмотр. Мы едва протискались в комнатушку председателя. Он глянул на нас пристальными ярко-голубыми глазами. Но серьезный, с морщинкой на лбу, взгляд никак не вязался с белокурым молодцеватым вихром, который задорно выпрыгивал из-под фуражки. Мы сказали, что ищем могилу мамонта, и просили у председателя содействия и указаний. Его лицо постепенно расплывалось в улыбку, которая откровенно говорила: «Ах, вот что! А я думал, что у вас что-нибудь серьезное». И он крикнул:
— Семен, коли у нас було це… с мамутом?
— А як дорогу строили — послышалось из толпы.
— Хто бачив його?
— Та дядька ж Прокопий знае, вин був там.
— Слышь, Семен. Кажи ему, щоб пришев сюда.
После этого вся толпа начала деятельно обсуждать вопрос о мамонте, строя догадки и давая советы. А вскоре к нашему общему удовольствию явился Прокопий Конько, и мы отправились. Прокопий был подвижной и болтливый мужичонка. Несмотря на жару, он был одет в поддевку и огромные сапоги. То обгоняя нас, то оборачиваясь, то заходя с одной стороны, то с другой, он, не переставая, болтал.
— Мамут! — восклицал он. — Ох, як же тогда було: и на коних и з пароплаву сила народу понаихало. Мы ж вси тогда робили на дорози. О-о, за цим горбуком вина. Степан и копав його. Вин знае усе.
Прокопий егозил, и мы не знали, куда он нас ведет: к Степану или к мамонтовой могиле. Село растянулось километра на два. Мы шли из улицы в улицу. По сторонам уткнулись в зелень хатки-белянки. Около некоторых красовались вместо плетня гранитные пояски и скамейки. У оград томились белена и дурман. За хатами и плетнями переплетались вишенники и шелковицы. Каждый уголок выглядел игрушечным, опрятным и уютным. Иногда широкая улица от края и до края преграждалась необъятной лужей, и тогда нам приходилось, цепляясь за плетень, виснуть над разводьем.