Вот это дело! За это похвалят…
Размышляя в этом направлении чертенок поднял свои воровские глаза и вдруг, озаренный вдохновеньем, быстро направился к двум мужчинам, входившим в Café de Paris, что под Пассажем.
Они вошли, заняли столик, потребовали кофе и стали продолжать прерванный разговор, а чертенок сел за столиком подле них и, спросив стакан морса, стал вслушиваться в их беседу.
Вошедшие в кафе были совсем разные люди, хотя и говорили друг другу «ты». Когда-то они вместе учились, но потом судьба кинула их в разные стороны, занялись они различной деятельностью и теперь — кроме возраста да воспоминаний о гимназии — между ними не было ничего общего.
Один — Василий Петрович Кострыгин — высокий, плотный господин в лощеном цилиндре, в хорошем пальто с воротником и выпушкою из шаншилы, производил впечатление бойкого дельца. Румяное, красивое лицо его с тщательно расчесанною рыжею бородою дышало самодовольством; серые глаза за стеклами массивного золотого пенснэ глядели вызывающе нагло.
Другой — Федор Павлович Виталин — в барашковой шапке, в потертом пальто с барашковым воротником, казался перед товарищем совсем бедняком, но бледное лицо его с маленькой бородкой, с задумчивыми карими глазами дышало мыслию и озарялось внутренним светом.
Развязные манеры и громкий голос Кострыгина видимо смущали его.
Этот Кострыгин был деятельным членом одного акционерного предприятия, имел всегда деньги, легко добытые комиссионерством или иным необременительным трудом и вел сытую беспутную жизнь холостого жуира.
Другой — талантливый художник, мечтатель. У него были жена и дети и его мечты и планы часто меркли в заботах о насущном дне.
И теперь: в то время, как его бывший товарищ по гимназии беспечно отдавался безделью с бумажником, полным денег — он, имея в кармане всего 12 рублей, думал о необходимости отвратить завтрашний приход судебного пристава в полном сознании своего бессилия.
А рядом с этими тяжелыми думами в его уме запечатлевались образы и краски.
Усатое лицо с загнутым носом склонилось над столиком к хорошенькому свежему личику девушки и та в смущении смеется и опускает глаза…
Лицо уличной вакханки в шляпе с огромными полями, с вызывающим наглым взглядом…
И в комнатах, наполненных волнами табачного синеватого дыма при ярком освещении электрических фонарей все эти лица и фигуры, и краски, как-то расплывались и принимали образы чего-то фантастического, неживого.
Он отмечал в уме позы, выражения лиц, краски, освещенье и его лицо принимало вдохновенно-мечтательное выражение, — но следом за этим набегали мысли о завтрашнем утре и лицо его тотчас меркло, как меркнет ясный день с закатом солнца.