», то она содержит сразу несколько фактических ошибок. Во-первых, гестапо не могло его завербовать: он был либо членом СС, а их гестапо, подчиненное рейхсфюреру СС, естественно, не вербовало. А во-вторых, Шелленберг завербовать кого-то «через гестапо» не мог, впрочем, он вообще не стал бы вербовать шофера Бормана — это была не его компетенция и на этом можно было серьезно обжечься. Несколько позже в той же серии вопрос о шофере вновь всплывает, теперь когда Штирлиц докладывает Мюллеру о своем разговоре с рейхслейтером. По словам Штирлица,
Борман сказал, что шофер сломался после пыток в подвалах и он ему не может больше верить. И затем добавил: шофер — отработанный материал. И опять данная ситуация, скорее, характерна для советской системы 1930–1940-х годов, когда органы госбезопасности могли арестовывать кого угодно. В Германии подобное было просто не возможно, а ревниво следившие за своими прерогативами и не терпевшие чьего-либо вмешательства в свою компетенцию высшие руководители (и в первую очередь Борман) ни в коем случае не потерпели бы подобного самоуправства со стороны гестапо. Разразился бы грандиозный скандал, Гиммлер получил бы выволочку и в очередной бы раз заклялся вмешиваться в дела партии. Правда, скорее, ничего бы не произошло вообще: Мюллер абсолютно четко представлял, что ему можно, а чего нельзя, и никогда не выходил за четко очерченные рамки своей компетенции.
Еще одной калькой с советской системы является и фраза Мюллера, сказанная Штирлицу в самом конце 19-й серии: «Мне нравится, как вы держитесь, я тут беседовал с несколькими своими — они раскисали». Естественно, подразумевается, что Мюллер допрашивал заподозренных в чем-то сотрудников гестапо. Как уже указывалось в главе, где шла речь о прототипах Штирлица, случаев, когда в рядах гестапо были выявлены иностранные шпионы, было крайне мало — если быть точным, то один. Поэтому попытка создать впечатление, что в гестапо, как и в советских органах госбезопасности 1930–1940-х годов, время от времени проводились массовые чистки, не имеет с реальностью ничего общего. Безусловно, гестапо было главным инструментом нацистского террора против инакомыслящих, евреев и вообще всех, кто мог составить угрозу нацистскому режиму — преступления гестапо хорошо известны и признаны целым рядом судебных процессов, в том числе Международном трибуналом в Нюрнберге, — но к своим сотрудникам и в этой организации относились значительно более бережно, чем в НКВД — НКГБ СССР.
В конце отметим еще одну, совсем уж незначительную неточность. В начале 10-й серии, беседуя со Штирлицем в «подвалах гестапо», Мюллер говорит ему: