Появляющийся далее Шпеер назван в титрах «рейхсминистром промышленности», что, конечно же, тоже не верно. Любимец Гитлера Альберт Шпеер возглавлял Имперское министерство военной промышленности: разница всего в одном слове, но слове крайне важном. Согласитесь, что между промышленностью вообще и военной промышленностью есть некоторая разница, тем более во время войны. К слову, в Германии в это время действовали также Имперское министерство экономики и Управление по четырехлетнему плану — именно они занимались собственно промышленностью.
Вышла ошибка и с «Хавелем», который обозначен как «посланник МИД». Это тоже реальное лицо, правда, у него несколько другая фамилия — Хевель. Также не был он и «посланником МИД». Отто Вальтер Хевель являлся представителем имперского министра иностранных дел в Ставке фюрера и имел ранг посла для особых поручений. Фосс и фон Путкамер названы адмиралами, хотя первый был вице-адмиралом, а второй контр-адмиралом. Конечно, адмиралами их назвать возможно, но не ясно, почему тогда Йодль назван генерал-полковником, а не просто «генералом». Скорее всего, консультанты просто не знали званий Фосса и Путкамера (кстати, его фамилия пишется как Путткамер, то есть через две буквы «т»). Почему-то удостоился чести быть названным отдельно от «адъютантов» «капитан 3-го ранга Нейрат». Под этим именем скрывается адъютант гросс-адмирала Карла Дёница Вальтер Людце-Нойрат (не очень понятно, что он делал на совещании у фюрера, если там не было самого Дёница).
Значительное место в фильме занимают руководители Главного управления имперской безопасности, поэтому на них мы остановимся несколько подробнее.
Николай Жарковский, сыгравший шефа СД и полиции безопасности Эрнста Кальтенбруннера, внешне на него даже похож, хотя и, скажем честно, реальный Кальтенбруннер был более отталкивающей личностью, чем его кинообраз. Описание своего шефа дал Вальтер Шелленберг в мемуарах: «Кальтенбруннер был гигантского роста, тяжело двигался — словом, был настоящий пень. Мощный квадратный подбородок ярко выражал его характер. Толстая шея, образующая прямую линию с затылком, еще больше подчеркивала его неотесанность. Взгляд его карих глаз был пронизывающим и неприятным. Он смотрел на вас в упор, подобно змее, жаждущей проглотить свою жертву. Когда его просили высказать мнение по тому или иному вопросу, его угловатое деревянное лицо не изменялось в выражении; только спустя несколько секунд угнетающего молчания он ударял по столу и начинал говорить. Когда я смотрел на его руки, у меня всегда было такое чувство, что это конечности старой гориллы. Они были слишком короткими, а пальцы пожелтели от дыма — Кальтенбруннер курил по сто сигарет вдень… Прежде всего Кальтенбруннер был доктринером и фанатическим приверженцем национал-социализма. Он придерживался принципа абсолютного повиновения Гитлеру и Гиммлеру… Кальтенбурннер имел много слабостей, в том числе любил выпить… Чем безнадежнее становилось наше положение к концу войны, тем больше Кальтенбруннер пил. Я, бывало, заставал его на службе в одиннадцать часов утра в таком виде, как будто он полчаса назад проснулся; его взгляд был тупым и пустым. С непосредственностью пьяного человека он лез под стол, доставал бутылку и наливал для меня стакан шампанского или коньяку».