Но как быть дальше? Победили ведь все-таки флорентийцы?!
Чушь, плюнуть и растереть. Что может противопоставить мне и моим верным воинам история, извращенная пропагандой, обманутая купленными монахами и неверно понятыми источниками? Флорентийские солдаты повержены, рыцари спешены, лошади ржут и мечутся в панике, а прославленный полководец Рикардо Строцци, поняв, что битва проиграна, решает спасаться бегством. Быстр его конь, но где ему тягаться с жеребцом кондотьера — и точным ударом сражен полководец. Шлем расколот, голова тоже, меч утоплен в живот по эфес. Расчлененным надвое остался полководец лежать на поле брани.
Выходя из зала, я поймал улыбку вахтера и прикончил и его тоже.
Свет облил нас с ног до головы, едва мы с отцом высунули нос из музея. Он затопил все вокруг, людей, статуи, дома… Он упивался своей мощью, и я втянул запах жареных каштанов, холода и кожи. Все это мое, и ноги сами собой рвались в пляс. Я мог полететь в любую секунду! Голуби на пьяцца Синьория обступили меня, приветственно хлопая крыльями. Лошадиный дух свежо и терпко ударил в нос на пьяцца Тринита, и мне показалось, что вода в загаженном Арно бурлила с веселым бульканьем.
Но на парадной аллее пансионата я вцепился в папину руку, влажный нутряной дух парка лег мне на плечи. Из окон наших комнат я украдкой наблюдал за перемещениями противника в зеленой чаще. Победа при Сан-Романо больше не грела, обед неумолимо приближался с каждой минутой.
Я сижу, съежившись, в столовой и хороню честолюбивые мечты. Злорадный смешок возник одновременно с топотом детских ног в прихожей, а за нашим столом стало неестественно тихо, как будто взрослые все знали. Но ведь не мог же он? Я вопросительно посмотрел на Малыша. Он ответил ангельски невинным взглядом голубых глаз, который мог означать все что угодно. Я попробовал отстучать ему вопрос под скатертью, но он не понял — или сделал вид, что не понял.
Они входили один за одним. Наплевать на них или опустить глаза? Нет, я должен выдержать их взгляд! Каждой клеточкой я испепелял их, и вдруг они стушевались, заерзали, ища себе место и отворачиваясь! Но тут же новая опасность: они перемигиваются! И… Нет… Ни смешка, ни улыбки, ни шуточек.
Обед подан. Когда начнутся наказания? Одна пощечина за соседним столом — это что, все? Все как всегда — все не так. И не понять, куда клонится. Что затевается. Западло столь изощренное, что пансионат как будто парализовало.
За десертом я почувствовал первые признаки этого. Слабые, вскользь, непонятно чего знаки — не то что знамения. Я натянулся, как стрела арбалета, готовый ко всему. Пищу забросал в себя, даже не заметив.