— Главное — не дать отрезать нас от форта, — наставлял я, указывая в сторону пансиона Зингони. — Важно, чтобы нас не застали врасплох. У вас под рукой всегда должны быть камни, кидайте их — и наутек. Раненых и зазевавшихся у нас не будет возможности подобрать, помните об этом! Ясно?
Поехали дальше. «Бешеные» что-то замышляют, — по-видимому, масштабную операцию. Поэтому будьте начеку и днем и ночью! Если ничего не происходит, это вовсе не означает, что опасность миновала. И последнее — клятва. Все подняли руку, вот так. — Я выкинул вперед руку, растопырив два пальца. Чуть помявшись, все повторили мой жест.
— Клятва индейцев Зингони, — пророкотал я своим самым низким басом. — Повторяйте за мной. Мы, индейцы Зингони…
— Мы, индейцы Зингони…
— Обещаем и клянемся…
— Обещаем и клянемся…
— Что будем сражаться один за всех и все за одного…
— Что будем сражаться один за всех и все за одного…
— Пока не настигнет смерть.
— Пока не настигнет смерть.
— Спасибо, — дал я отбой. — На сегодня все.
Вечером, входя в столовую, мы обменялись условленным приветствием — коснулись правой брови сложенными в горсть пальцами; простились мы так же.
Натягивая пижаму, я не удержался и стал выпытывать у Малыша, довольны ли в войсках новым главнокомандующим. Мой придурок как раз решил поостроумничать.
— Какова моральная атмосфера?
Он воззрился на меня.
— Как боевой дух? Нет ли недовольства в войсках?
— А, ты об этом? Нет, так весело!
Им весело!
Когда я свернулся под одеялом, отец, как обычно, подошел поцеловать меня на ночь. Он присел на краешке кровати и похлопал меня по руке. Улыбнулся горестно:
— Одиночество, Фредрик, — тяжкий удел всякого вождя.
Тем вечером я долго лежал в темноте без сна. Что известно взрослым? А «бешеным»? Когда произойдет «это»? И что «это?» Пока не пришел сон, я думал о Мирелле. Это помогло.
Шли дни. Я занимался прилежнее, чем раньше, убирал за собой, рассчитывал свое время по часам.
Как-то я корпел над бесконечными уроками и вдруг услышал мамин крик:
— Леня, Фредрик с тобой?
Снизу откликнулся Малыш:
— Нет, он, кажется, ушел с папой.
И тут мое тело начало действовать самостоятельно, не посоветовавшись со мной. Я вскочил, схватил куртку, шапку, запихал в ранец все для рисования, натянул сапоги и успел дважды обмотать вокруг шеи шарф, пока слова брата еще звенели в ушах. Я рванул дверь и очутился в коридоре. Запыхавшийся, настороженный. Шаги? Точно, идут. Мама с Ниной! Одним прыжком я взлетел на пролет выше. Прислушался.
Мама заглянула в угловую комнату:
— Фредрик, ты здесь? Ну вот, теперь он взял Фредрика с собой, а нас не предупредил. Да уж, Нина, с нашим папой не соскучишься.