Это и было основой радости Полины Антоновны: ребята начинали сознавать себя как коллектив. И она видела, как сразу просветлели их лица, — оказывается, и на сложный, испугавший сначала вопрос классной руководительницы можно найти ответ! Теперь все ясно, кроме одного: что делать и как быть с Сухоручко и как вообще закончить всю эту историю?..
Этот вопрос решил Борис Костров.
— Я предлагаю вынести выговор Сухоручко, а старосте поручить извиниться перед Анной Дмитриевной от имени всего нашего класса.
— Пр-равильно, Боря! Молодец! — послышались выкрики, и уже кое-где сами собой взметнулись руки.
— Проголосуем? — предложил опять председатель, но голосовать и на этот раз не пришлось.
— А почему я должен извиняться? — заявил вдруг Феликс. — Завтра кто-нибудь еще выкинет колено, а я за всех извиняться буду?
Разговор пошел по новому руслу — о чести класса и узком самолюбии, о Феликсе Крылове и его улыбочке, о его достоинствах и недостатках, о его обязанности выполнить то, что решает коллектив.
— А как же я? — неожиданно для всех подал голос Сухоручко, до сих пор стоявший у стола.
— Ты?.. Что — ты?.. — не сразу понял его председатель.
— Можно садиться?
— Ах, ты об этом? Ну, конечно, можно садиться. Садись!
Своей обычной развязной походкой Сухоручко пошел на место.
После происшествия с усами Борис думал, что Сухоручко теперь обиделся на него всерьез и окончательно. Но тот только похлопал его по плечу и неопределенно усмехнулся:
— Ты, Боря, умный стал, как утка.
Что это значило, Борис не понял.
* * *
Приближался день, когда нужно было делать доклад. Борис готовился к нему с необыкновенным и даже удивительным для самого себя волнением. Он старался его не выказывать, но порою в душе подымалась такая сумятица, что хотелось пойти к Полине Антоновне и заявить: «Вы меня простите, Полина Антоновна, а только я не могу! Ничего не получается!»
К Полине Антоновне он не шел, ничего не заявлял, — он шел к своему новому другу, Вале Баталину, и тот объяснял ему все, что было непонятно. После этого Борис с новой энергией садился за доклад и, взлохматив голову, копался в накопившихся у него материалах. Материалов было много, и трудно было разобраться, что нужно и что не нужно, о чем говорить, о чем не говорить, где то главное, что необходимо сказать о Лобачевском и его личности.
Вот отзыв — статья в «Сыне Отечества» — о работах великого ученого. «Мрак» и «непроницаемое учение», «шутка» и «сатира на геометрию», «наглость и бесстыдство» — вот слова, которые обрушивал критик на недоступные своему разуму работы гения.