Утром это показалось вполне вероятным. Ночь как бы заслонила вчерашний день, уменьшила масштабы и значение происшедшего. Очевидно, то же самое произошло и с другими ребятами.
— Ну, народ! Как же решаем-то? — спросил перед уроками Феликс Крылов.
Круглое, как луна, лицо его расплылось в мягкой, благодушной улыбке, хотя и не совсем было понятно, к чему эта улыбка относится.
— А вы думаете, она помнить будет? — спросил Вася Трошкин. — Забудет!
— Ну, эта, пожалуй, не забудет! — усомнился Саша Прудкин.
— Забудет! Они все такие: поругаются, поругаются — и забудут.
Ребята пошумели еще и решили молчать..
* * *
— Ну, как младенцы ваши? — в глазах директора мелькали хитрые, смешливые живчики, и Полина Антоновна не могла понять, что они означают. — И мяч выкрали? — уточнил директор свой вопрос.
— Выкрали.
— Ловкие ребята. Как же это вы так… проштрафились?
Тон директора никак не давал повода всерьез увидеть выговор в этом последнем не то укоризненном, не то просто так, шутливом вопросе. Но Полина Антоновна чувствовала себя неловко: как она могла действительно «проштрафиться». Она улыбнулась и развела руками:
— И на старуху бывает проруха. Что ж, виновата!..
— Да-а-а…
— Я, может быть, совершила ошибку, — снова не поняв это многозначительное директорское «да», нерешительно сказала Полина Антоновна. — Может быть, нужно было проявить больше настойчивости, требовательности, но…
— Формы требовательности разные бывают, Полина Антоновна! — перебил ее директор. — Вы заложили дрожжи и надеетесь со временем пить хороший квас. Так я вас понимаю?
— Хороший квас? — встрепенулась Полина Антоновна. — Да! Надеюсь! На «подумайте» тоже может формироваться коллектив. Я так считаю!
Полина Антоновна горячо, с вызовом посмотрела на директора, хотя вызов этот относился скорее не к нему, а к маленькой, толстенькой Варваре Павловне, которая сегодня сказала что-то двусмысленное насчет разных там «подумайте» и прочих нежностей с ребятами. Но директор ничего этого не знал, а потому не понял и недоуменно пожал плечами.
— А я не спорю. Но пусть все-таки скажут! — он предупреждающе поднял палец кверху. — Пусть скажут!
— Скажут, Алексей Дмитриевич. Они хорошие ребята. Уверяю вас! Я в них верю.
— И я верю!
Смешливые живчики исчезли в его глазах, он смотрел твердо, уверенно.
Полине Антоновне всегда нравилась в нем эта спокойная, нерушимая уверенность, и, кажется, именно в ней она чувствовала видимую основу его педагогической линии: директор — олицетворение порядка, директор — олицетворение требовательности, директор — олицетворение уверенности. Иногда эта уверенность казалась чересчур смелой и рискованной, иногда его безапелляционный тон раздражал, будил желание возразить и поспорить. Но сейчас Полине Антоновне было приятно слушать директора. Он укреплял в ней собственную веру в ребят, в здоровые начала ее нового класса, и увеличивал силы для предстоящего ей большого труда.