— Не знаю… Не выучил.
Но когда нужно было понять и разобраться, у него раньше других вспыхивали глаза, и это говорило о том, что Валя схватил суть дела. В решении задач он тоже обычно находил оригинальный, неожиданный ход, который обнаруживал в нем свои, самостоятельные пути мысли.
Эта черта многое обещала и особенно нравилась Полине Антоновне. Поэтому при организации математического кружка она предложила избрать его секретарем именно Валю Баталина. И нужно было видеть, как вспыхнули, как засветились глаза у этого «молчальника», которому никогда ничего не поручали в классе: для этого он был слишком тих и незаметен. А теперь он старательно разрисовывал цветными карандашами объявление о начале работы математического кружка, начал вести список его членов, и с увлечением агитировал за него среди ребят.
Валя тоже незаметно, но пристально присматривался к Полине Антоновне — и думал. Такая уж у него была привычка: он любил думать. Мысли у Вали были обычно непослушные, вольные, порой неуловимые. Вот он задумается, размечтается, и они уйдут далеко-далеко, а когда он спохватится, так не сразу даже поймет, как он здесь, в этой точке своих мечтаний, оказался. Тогда Валя начинал, как он говорил про себя, «отдумывать назад» — обратным ходом восстанавливать течение своих мыслей.
С детства он привык не скользить по поверхности, а думать о том, что попадается на глаза, что приходится делать и переживать. Едва научившись писать, он завел тетрадку, где стал записывать все важнейшие наблюдения и происшествия в своей жизни: какие игрушки были на елке, когда ему мама купила мороженое, сколько раз мимо их дома прошел «полома́тый», как он тогда почему-то называл грузовой трамвай.
Один раз они с мамой были в кино. Перед сеансом в фойе была какая-то лекция. Из этой лекции он понял только то, что в ней говорилось о бабочках и о какой-то борьбе за существование. И когда они с мамой потом были за городом и Вале попалась красивая бабочка, он в восторге закричал:
— Мама! Смотри, какую я борьбу за существование поймал!
И в детских играх своих, уединенных, обособленных, он тоже всегда думал, что-то соображал и воображал. Он любил представить ландшафт местности, в которой никогда не был, представить в лицах историческое событие, о котором прочитал в книге.
Из-за этой своей привычки много думать и наблюдать он и казался этаким букой с зеленоватыми, непонятными глазами. Сидя за партой, он смотрел сквозь очки с толстыми стеклами, все видел, за всем наблюдал — за собой, за своими товарищами, за учителями. Учителя ведь тоже разные бывают. Слушаешь одних — и у тебя обязательно возникают какие-то мысли, хочется спросить о том-то и о том-то. А бывают такие, у которых на уроках не думается, — так просто, запомнишь — и все. Учиться у них легко, но скучно — точно по тесному переулку идешь и ничего не видишь, кроме этой тесноты.