— Ну… — мялся он, — ну, почудить захотелось. Думал, смешно получится.
— А получилось? — Рубин жестом остановил Игоря Воронова, порывавшегося подать реплику. — А получилось? — Он продолжал так же упорно и тяжело смотреть на Сухоручко.
— Ну, нехорошо получилось… Неудобно.
— Глупо получилось! — не вытерпел Игорь.
— А я ничего и не говорю. Я не оправдываюсь! — пробормотал опять Сухоручко, опуская глаза.
— Ну, раз признается — простить его! — раздался примирительный голос Феликса.
В этом предложении Феликса Борис увидел вдруг то, к чему он и сам, может быть, только что склонялся и что теперь сразу показалось ему непростительной слабостью.
— Как простить? — вскипел он, оглядывая и класс и напряженно следившую за ходом событий Полину Антоновну. — А что же у нас получится, если мы это прощать будем?
— А я тебе слова не давал! — попытался остановить его Рубин, но остановить Бориса сейчас было уже нельзя. Он повернулся к Сухоручко и, решительно смотря ему в глаза, сказал:
— Ты, брат, не виляй! Ты не перед кем-нибудь… Ты перед своими ребятами говоришь. А ты что — от ребят спрятаться захотел?
— А чего мне прятаться? Я и говорю — виноват! — продолжал свое Сухоручко.
— Виноват, виноват! Это легче всего сказать — виноват!
— Вот так на́! — попробовал перейти в наступление Сухоручко. — Если б легче, у нас бы везде самокритика вот какая была!
— Самокритика!.. А ты думаешь, у тебя самокритика? Если б заведующий учебной частью не пришел на урок, ты, думаешь, сказал бы так? А теперь что ж, теперь конечно: сдаюсь, лапки кверху, простите меня, братцы-товарищи, больше не буду. Расчет это, а не самокритика!
— Всё? — спросил председательствующий.
— Всё! — с неостывшей злостью ответил Борис и хотел было уже садиться, но тут же спохватился: — Нет, не всё! Ты вот говоришь: посмешить хотел! — снова обратился он к Сухоручко. — А почему смешить? Зачем смешить?.. Ты на ребят ссылался: ребята понимают. Ребята все понимают! И зачем смешить хотел — тоже понимают. Чтоб геройство свое показать, героем перед нами выставиться — вот зачем! А геройства тут никакого нет!
— Хулиганство тут есть, а не геройство! — подсказал Игорь, но тут же спохватился и кивнул Борису: — Ну, продолжай, продолжай!
— А тут и продолжать нечего. Все ясно! — сказал Борис, уже садясь на место. — Это мы раньше думали: вот какой он молодец — урок сорвал! А теперь… теперь мы так не думаем!
Наконец-то ребята разговорились!
Это была первая большая радость, которую пережила Полина Антоновна в этом классе. Она, эта радость, приходила всегда, когда после большой, напряженной и, казалось, бесплодной работы пробивались вдруг первые побеги и намечались какие-то успехи. Каждый раз эта радость приходила по-разному и ощущалась по-разному, но каждый раз она имела свою неповторимую прелесть.