А больше ничего и не было. Религия, христоверы и богобоязненные, Бог, в которого верила Санни и ее близкие, проклятия и заклинания, соблазны и посвящение в зрелость, магические силы и договор с дьяволом, — про это она не сказала ни слова. Смешно и думать, чтобы Санни, эта серьезная, улыбчивая, застенчивая болтушка, несколькими годами моложе его, девочка, рядом с которой он сидел на толстых корнях, прислонившись к стволу дерева, стала бы распространяться на подобные темы. (Вспоминая ту ночь, Коб готов был поклясться: привези его сейчас в Клаггасдорф, он мигом нашел бы место под тем деревом, если его еще не спилили.) Именно Коб, хотя и более сдержанный, поддался предосудительной страсти, Санни же, наоборот, воспротивилась его напору и утихомирила его, поставила на место, чтоб не вел себя не по возрасту. По прошествии времени поведение Санни можно было бы оценить как подарок, хотя тогда такой подарок его разочаровал.
А ту же самую Санни всего несколько месяцев спустя обвинили в делах постыдных, злобных и сатанинских.
Наговоры, ложь! Слова, которые ей приписывали, сказала не она, а он — он узнал свои слова. И слова эти он сказал не ей, а своему бывшему другу, Малахи, тому, кто стал обвинителем Санни.
Перебирая в памяти ту ночь, Коб осознал — и у него защемило сердце, — что помнит все, что было потом. Все, вплоть до мелочей.
Тогда, давным-давно, он даже не представлял, что будет потом вспоминать, и когда и при каких обстоятельствах. О будущем он тогда ничего не ведал.
Теперь-то он способен опознать этих преследующих его призраков. Пропущенные возможности, загубленные жизни, невысказанная правда, неприкаянные души, утраченные надежды — вот что такое эти возникшие из пространства несостоявшегося прошлого и неосуществившегося будущего призраки.
Теперь ясно, почему они явились к нему. А к кому им еще идти? Кто, кроме Коба, их узнает? Долго ли еще они будут преследовать его?
Малахи. Одного этого имени из трех легких слогов хватило, чтобы Коб задался вопросом: о каком Малахи идет речь? О его друге или его враге? О том, кто ожидал «знака», что будет ниспослан ему? Или о том, которому в конце концов ценою жизни Санни знак был ниспослан? О том, который стал впоследствии видным лицом, соратником повелителя Двуречья, его мечом в борьбе с христоверами?
Все это умещалось в одном и том же человеке, было взаимосвязано, и в итоге он стал тем, кем стал. Но понять, как это все сочеталось, можно было только много лет спустя. А прежде всякий поступок Малахи вызывал удивление и устоявшееся мнение о нем опровергал. Позже Коб осознал, что дружба с Малахи, которой он в ту пору гордился — потом он старался убедить себя, что дружил с «настоящим», или «истинным», Малахи (таким образом, в уме отвергая других, как самозванцев), — эта дружба с самого начала была заблуждением или ошибкой. Кобу следовало не обольщаться, а обратить внимание на то, как рад был Малахи подружиться с ним. С какой стати Малахи выбрал в друзья именно Коба: не потому ли, что Малахи в силу своей замкнутости и странностей характера не мог завести друзей в своем окружении? Кстати, то же в равной степени можно было сказать и о Кобе.