– Хочу! – пролепетала Мози, потянувшись к коробке. Хоть и слышно было в этом Лизу, когда та затребовала когда-то Мексиканский залив, но тут Мози улыбнулась своей лучезарной улыбкой и добавила: – Пожа-а-алуйста! – Маленькие ладошки сжимались и разжимались, как морские звезды. На задней стороне пачки был лабиринт с заданием «Помоги пчелке добраться до медовых колечек». Я протянула пачку Мози.
Лиза стояла у входа в отдел, оглядываясь по сторонам, на губах играла тень хулиганской улыбки, как в старые школьные времена. Сколько я заплатила стоматологу, даже вспоминать не хотелось, но Лизина улыбка того стоила. Дочь вот-вот должна была получить первый наркононовский значок и в целом почти оправилась от двухлетнего бродяжничества. Кожа снова сияла бледным золотом, погустевшие волосы отливали медью. Покачивая бедрами, Лиза подошла ко мне.
Мози водила пальчиком по лабиринту, прокладывая маршрут для пчелки, и Лиза, подавшись ко мне, шепнула:
– М-м-м, то, что надо, одобряю! Кто он?
– Видела, сколько стоят «Чириос»? – чересчур громко спросила я.
– Ну-у, – ухмыльнувшись, загундосила Лиза, – разговоры о мальчиках помогают не думать о мете.
Мои щеки пылали так, что цветом наверняка напоминали клюквенный морс. Я смерила Лизу строгим материнским взглядом и положила в тележку еще две пачки «Чириос».
– Тебе многое помогает – мои выходные туфли, пульт от телевизора, разрешение не мыть посуду.
– Ага, – смеясь, кивнула Лиза. – Это его жена, а тебе правда нужно столько хлопьев с пчелкой?
– Да, – буркнула я и покатила тележку прочь.
– «Да» про жену или про пчелку?
– «Да» про пчелку! – закричала Мози, с торжествующим видом воздев пачку.
Лиза угомонилась, – по крайней мере, до тех пор, пока мы не вернулись домой. Мози играла в куклы на полу гостиной, я стояла на кухне, гадая, куда положить четырнадцать коробок «Чириос», когда вошла Лиза, прислонилась к столу и скрестила ноги.
Начала она с места в карьер, словно вспомнив нашу прошлую задушевную беседу. Только мы с ней в жизни по душам не беседовали.
– Недели две назад я кое-чем занималась с Дэнни Уилкерсоном.
Я бросила коробки и повернулась к ней. Дэнни Уилкелсону хорошо за тридцать, к тому же он женат.
– Что значит – кое-чем занимались? Чем именно?
– Ну, не всем, но многим. Я сама захотела, понимаешь? Мне и так столько всего не дозволено.
– В том числе и Дэнни Уилкерсон! – сурово уточнила я.
– Вот именно, он из запретного списка, но не его лидер.
Лиза смотрела мне прямо в глаза и говорила откровенно, но без тени раскаяния. Она казалась совсем юной, и меня так и подмывало схватить ее за плечи, еще довольно хрупкие, и трясти, пока не уяснит, что к чему. Лизина честность – ловушка на мать: хотелось, чтобы она мне доверяла, но, ей-богу, не настолько, чтоб слушать, как она забирается на Дэнни Уилкерсона и там ищет, чем бы заткнуть брешь внутри себя. Я сосчитала до десяти, напоминая себе, что та брешь образовалась моими стараниями. Лиза выросла без отца, бабушек, дедушек, тетушек, двоюродных братьев и сестер; без верных, придурковатых друзей семьи, которых главные герои фильмов и телепередач заводят чуть ли не моментально. В церковь я ее не водила, а какой круг общения может быть в крохотном городке штата Миссисипи? У Лизы была лишь я, молодая, глупая, не способная на строгость. Где искать поддержку, я не знала и не пыталась выяснить. Я так хотела доказать родителям свою самостоятельность, что не заметила: им совершенно все равно.