– Хочу! – заявила она.
– Что хочешь, Кроха? – спросила я, и она показала пальчиком на волны.
Что ты будешь делать? Я рассмеялась. В ответ Лиза вкопалась ногами в песок, а лицо ее предрекало мне ожесточенные препирательства и адские вопли. Крыть мне было нечем.
– У нас же скоро полдник, да, Кроха? – прокурлыкала я, пытаясь ее отвлечь. – Дома ждут крекеры, рыбки со вкусом пиццы!
Лиза на это не купилась.
– Хочу!
Она требовала, чтобы я сложила в сумку океан, песок, голубое небо и полсотни чаек с пеликанами и отнесла все к ней в комнату. Зубы стиснула – сама непреклонность. Я поглядела на нее и заранее устала от предстоящей стычки. Лиза готова была стоять до победного, до любого победного, а я нет.
Я сказала ей – бери, дескать, твое. Я подарила ребенку Мексиканский залив, ни много ни мало, взяла ее на руки, и мы стали смотреть на ее океан. Через минуту я повернулась к нему спиной, но Лиза заерзала: ей хотелось видеть воду. Дочка прижалась щекой к моей груди, и я качала ее в такт набегающим на берег волнам, пока она не заснула. Вода заметно прибыла, словно сам океан хотел угодить Лизе и залезть в мою пляжную сумку.
Некоторые считают, Лиза дикая и своенравная, потому что папы у нее нет вообще, а мама ее родила, когда сама еще была малолетняя идиотка. Может, они и правы. Лиза действительно вила из меня веревки, но сейчас я взрослая женщина, и никто не скажет, что я плохо воспитала внучку. Мози вообще была душкой, пока не грянул лихой год.
С первой минуты января и до июня я не сводила глаз с горизонта, высматривая надвигающуюся беду, и все равно оказалась не готова. Поди ж ты: не туда смотрела. Глянуть под ноги я не догадалась, не подозревала, что мы столько лет жили на ползучей трещине в земле.
Летом у Лизы случился инсульт, и я решила: вот она, беда. Если потерять почти все, что было моей дочерью, самому Господу хватит на прокорм и чтоб заткнуться. Чего ж ему недостало-то?
Я стала копать глубже. То, что выкопала, бросило Лизу на растерзание демонам прошлого, утащило Мози в такие дебри, что мне б вовек ее не найти, а меня привело сюда, под стеклянную стену переговорной-аквариума, забитого юристами и их книгами. Ни один из них не был на моей стороне. Всего-то и было у меня – я сама, одноразовый стаканчик да моя правда. Правда юристам была до лампочки, так что оставались только я и стаканчик.
Слово «надзор» никогда мне не казалось мерзким. Оно означало, что полиция приглядывает за хулиганами, чтоб на улицах был порядок, а в темных закоулках покой. А теперь меня этим словом травят, вдруг оно обернулось безобразием. Теперь оно означает, что эта хладнокровная банда пришла за Мози.