В апреле 1943 года "Вацлав" вручает Антеку из штаба ЖОБа приказ полковника Монтера, в котором "приветствуется вооруженное выступление варшавских евреев", а затем сообщается, что АК будет пытаться форсировать стены гетто со стороны Бонифратерской и Повонзок.
"Вацлав" до сих пор не знает, попал ли этот последний приказ в гетто, но, видимо, попал - ведь Анелевич говорил что-то о предполагаемой атаке, и на ту сторону даже послали одного парня, который не дошел (его сожгли на Милой, целый день слышно было, как он кричал), да и когда Анелевич получил этот приказ, к нему на мгновенье вернулась надежда, хотя остальные сразу сказали, что ничего из этого не выйдет, там никому не прорваться.
На Милой кричал обожженный парень, а с другой стороны стены, на мостовой, лежали трупы двоих ребят, которые должны были подложить 50 килограммов взрывчатки под стену гетто. Збигнев Млынарский - подпольная кличка "Крот" - говорит, что именно это сыграло роковую роль. Что погибли сразу оба, и больше некому было подобраться с взрывчаткой к стене.
- Улица была пуста, немцы стреляли в нас со всех сторон, пулемет, прежде обстреливавший гетто с крыши больницы, перенес огонь на нас; за нами, на площади Красинских, стояла рота СС, так что пришлось взорвать мину, которая должна была разворотить стену, - мина разорвалась на улице и разнесла в клочья тела этих наших двоих ребят, - и мы стали отходить.
- Сейчас, - говорит Млынарский, - я знаю, как следовало поступить: надо было войти в гетто, поджечь взрывчатку изнутри, а наши люди ждали бы с другой стороны и выводили повстанцев.
Только - если хорошенько подумать - сколько бы их вышло? Десятка полтора, не больше. Да и вообще, захотели ли бы они выйти?
- Для них, - продолжает Млынарский, - это было делом чести. Хоть и поздно, но все же они совершили этот печальный акт. И правильно поступили так по крайней мере честь была спасена.
Абсолютно то же самое говорит Генрик Грабовский, в квартире которого Юрек Вильнер прятал оружие и который потом вызволил Юрека из гестапо:
- Эти люди отнюдь не стремились остаться в живых, и надо поставить им в заслугу, что они способны были здраво рассуждать и решили погибнуть в борьбе. Все равно и так смерть, и эдак, уж лучше умереть с оружием в руках, чем в унизительной покорности.
Грабовский сам это понял - что лучше погибнуть в борьбе, - когда его задержали возле гетто, откуда он выходил с пачкой писем от Мордки 1. ("Простите, - поправляется пан Генрик, - от Мордехая, как-никак звание и выполняемые обязанности заслуживают уважения". ) Да, когда его поставили к стене и дуло было перед ним... примерно вот так, на высоте той хрустальной вазы в серванте, он подумал: "Укусить, что ли, этого шваба или выцарапать глаза... " (К счастью, среди немцев был "синий" 2, Вислоцкий, которому он сказал: "Хорошо, пан Вислоцкий, делайте свое дело, но знайте: я не один, как бы у вас потом не вышло неприятностей... " - и Вислоцкий мгновенно все понял, и Грабовского отпустили. )