Коля ничего не ответил, подошел к кровати и лег, не раздеваясь.
— Так я все-таки не понял, от кого вы прячетесь? — повторил свой вопрос Семен Яковлевич.
— От себя, — сказал я.
— Хорошо, — затушил он окурок о металлическую пробку, — захотите, сами расскажете. Человеку необходимо хоть кому-нибудь, а исповедаться. А лучших слушателей, чем мы, вам все равно не найти. И надежных при этом. — Он зевнул и махнул рукой. — Ладно, спать пора…
11
Лифт в доме, где жид Юрий Юрьевич Тощенко, не работал, и я поднимался на девятый этаж пешком. Такой моцион мог вполне заменить утреннюю зарядку.
По приветливой улыбке миловидной женщины я понял, что меня ждали.
— Заходите, заходите, — сказала она.
Комната, в которой я оказался, напоминала книгохранилище. Даже подоконник был завален книгами. Кроме стеллажей и дивана комнату еще украшали стол и, наверное, то самое кресло, о котором говорил Тощенко. Кресло действительно было таким ветхим, что хоть бери и вешай на нем табличку: «Экспонат руками не трогать».
— Если вы его заберете и, допустим, где-то по дороге случайно потеряете, я вам только спасибо скажу, — улыбнулась хозяйка.
— Потерять кресло, в котором сидел, работал сам Юрий Юрьевич?! История мне такого не простит! — с пафосом произнес я.
— История — не знаю, а вот муж мой — это точно. Вы завтракали?
— Только что из столовой, благодарю.
— Тогда — стакан чаю.
— За чай спасибо, не откажусь.
— Чай — это моя страсть. За двадцать лет я из мужа воспитала настоящего чаелюба. А то раньше, когда мы с ним только познакомились, все кофе пил. Кто-то его уверил, что кофе активизирует творчество, способствует вдохновению. И чем вдохновения меньше, тем крепче кофе надо заваривать.
— И помогало?
— Где там! От кофе у него началась бессонница. И вот в одну из бессонных ночей он поклялся служить литературе хотя бы вот так — вообще не писать литературных произведений…
Жена Юрия Юрьевича помогла мне перевязать кресло, чтобы оно, не дай бог, не распалось по дороге.
Спустившись на улицу, я стал ждать такси. Моросил мелкий дождик. Машины со свистом проносились мимо: водители, еще издали завидев человека с громоздкой вещью, прибавляли скорость. Тогда я поставил кресло на самый краешек тротуара и сам сел в него. Тут же остановилась машина, и водитель поинтересовался:
— Далеко?
— Не очень, — сказал я.
Кое-как пристроив этот ветхий антиквариат на заднем сиденье, я уселся впереди.
— Кому-то подарочек везете? — спросил водитель.
— В мастерскую везу, на Гагарина.
— А я почему-то решил, что подарок. Мои дядя, например, убежден, что кресла и диваны созданы только для подарков.