Больше всего меня удивило то, что такую перемену произвело именно появление незнакомца. Я уже убедился, что просьбы дочери Холта, которые он так грубо и решительно оборвал, не могли меня спасти и только незнакомцу мы были обязаны этим внезапным перемирием.
Холт стал совсем другим — было заметно, что он уже больше не чувствует себя хозяином положения. Выражение удивления на его лице сменилось быстро растущим беспокойством. Встречая прибывшего и приглашая его подъехать к дому, он выглядел притихшим и испуганным. Это было особенно заметно по тому, как он поспешно вынул жерди, закрывавшие ворота, и взял под уздцы лошадь, а также по долетевшим до меня словам приветствия, которые он произнес.
Я теперь интересовал его не больше, чем любое из сухих деревьев, стоявших вокруг участка. Он прошел мимо, даже не поглядев на меня, все его внимание было поглощено гостем. Я тоже с вполне естественным любопытством смотрел на человека, появление которого произвело такой неожиданный эффект, и мой пристальный взгляд мог показаться даже невежливым. Нельзя сказать, чтобы незнакомец мне понравился. Наоборот: его наружность производила самое неприятное впечатление. Я почувствовал к нему инстинктивное отвращение, хотя для этого, казалось бы, не было никаких видимых причин.
Это был человек лет тридцати, худощавый, ниже среднего роста, с безбородым лицом землистого цвета, острым носом и покатым лбом. Его маленькие глазки сверкали, как у хорька, а длинные и прямые черные волосы падали жидкими прядями на лоб и щеки. Его брюки, жилет и сюртук со стоячим воротником были сшиты из довольно дешевой материи и покроем и цветом напоминали одежду методистского или католического священника. Белый, не первой свежести воротничок и шляпа с загнутыми лодочкой полями усиливали это впечатление.
Я решил, что передо мной — методистский священник из Суомпвилла. Это могло бы объяснить заискивающую услужливость скваттера. Однако в ней было нечто большее, чем почтительное внимание, с которым встречают священнослужителя его скромные прихожане. Судя по тому, что я слышал о Холте и видел сам, такое подобострастие было не в его характере. Поэтому его поведение показалось мне загадочным.
Человек, похожий на священника, был скуп на слова и жесты. Проходя мимо, он даже не удостоил меня поклоном, а только окинул таким бесцеремонным взглядом, что у меня, несмотря на его одежду, зачесались руки. Но я удовлетворился тем, что посмотрел на него не менее презрительно, и мы тут же отвернулись друг от друга.
Не обращая больше внимания ни на скваттера, ни на приезжего, я уселся на пень и, поставив ружье меж ног, решил ждать, чем все это кончится. Одно я знал твердо: дуэли не будет. Я согласился бы скорее застрелиться, чем использовать свое оружие против Холта. Ведь он был ее отцом! Я ждал только случая предложить какой-нибудь мирный выход из положения.