Наверно
в юности Павел
Егорыч был
красив. Даже
на поздних
фотографиях
у него открытое,
прямодушное
и правильное,
«чистое» лицо,
в большой бороде
изящная проседь.
Облик скорее
привлекательный,
но не без строгости
и упорства.
Просматривая
книгу бытия
его, узнаешь,
что таков
приблизительно
он и был. Не
легок и не очень
прост. Вот устраивает
его Егор Михайлович
счетоводом
к таганрогскому
купцу Кобылину.
Павлу всего
девятнадцать
лет, он, разумеется,
очень добросовестный
счетовод —
недобросовестным
и нельзя было
быть в семье
Чеховых, но под
обыденщиной
этой живет в
нем и другое,
от обыденности
далекое. Позже
откроет он в
Таганроге
лавочку, будет
торговать там
сельдями и
керосином,
сахаром и деревянным
маслом, но его
тянет и совсем
к другому. Он
очень религиозен,
любит церковное
пение, сам поет
и умеет управлять
хором. Играет
на скрипке,
отлично рисует,
пишет иконы.
Спустя
много лет скажет
его знаменитый
сын: «чужая
душа потемки».
Глядя на бодрое,
почти веселое —
даже на старческом
портрете —
лицо Павла
Егорыча, не
подумаешь, что
счетовод
таганрогский,
служащий купца
Кобылина, мог
заказать себе
печатку, где
было выгравировано:
«Одинокому
везде пустыня».
Когда
отец увидел
ее у него, он
сказал:
— Павла
надо женить.
И
женили. Был ли
это брак по
любви, или «тятенька
приказали»,
только в 1854 году
Павел Егорыч,
всё еще служа
у Кобылина,
женился на
девице Евгении
Яковлевне
Морозовой,
дочери моршанского
купца Морозова
(в Таганрог
Евгения Яковлевна
с матерью и
сестрой попала
случайно, из-за
несчастий в
семье).
Излечила
ли Павла Егорыча
молодая жена
от одиночества,
неизвестно.
Брак же оказался
основательным,
по тем временам
считался, вероятно,
счастливым.
Но, конечно,
легким не был —
из-за характера
мужской половины:
резкого, властного,
горячего. Да
и весь склад
семейной жизни
был тогда таков,
особенно в
купеческо-мещанской
среде — муж
владыка неограниченный,
Домострой в
полной силе.
Евгения
Яковлевна была
и тише, мягче
и сердечнее
мужа. Образования
не ахти какого,
высокорелигиозная
и безответная,
много читавшая
и всегда добивавшаяся,
чтобы детей
учить хорошо.
Муж любил ее,
но терпеть ей
от него приходилось
немало. Ее образ
кроткою тенью
прошел чрез
всю жизнь Антона
Павловича.
Вспоминая
худенькую,
приветливую
старушку в
Мелихове во
времена моей
юности, думаю,
что Евгения
Яковлевна и
была обликом
истинной матери.
Такой и должна
быть мать. Она
научает невидимо,
просто собою,
излучением
света, кротости
и добра. «Талант
в нашей семье
от отца, — говорил
Антон Павлович, —
а сердце от
матери».