— Да, Глеб давно не снимался, — неохотно согласился Малкин, — но у него было много творческих планов.
— Каких конкретно?
— Разных. Например, он мне говорил, что начал писать сценарий.
— На какую тему?
Малкин воздел глаза в потолок, покраснел и виновато признался:
— Не помню.
— А как часто вы общались с ним?
— Ну… — пожевал губы уже совсем потный толстяк. — Я получил роли сразу в двух новых спектаклях, так что мне приходилось много репетировать, даже по выходным. Времени на что-то еще у меня практически не оставалось, но мы с Глебом регулярно созванивались.
Малкин, видимо, забыл носовой платок и утирал мокрое лицо ладонью, изящно отставляя мизинец.
— Может быть, во время этих телефонных разговоров вы заметили в нем какие-то перемены, что-то необычное? — не отставал ведущий.
— Что вы имеете в виду?
— Ну возможно, Парфутьев стал молчалив, замкнут или на что-то жаловался, был в плохом настроении? — пояснил свою мысль Бутырский.
— Наоборот! Как раз я чаще жаловался ему на свои проблемы. У меня не шла одна роль, и где-то неделю назад мы говорили об этом по телефону почти час! — воскликнул Малкин, радуясь, что вспомнил такое весомое подтверждение их регулярному общению. — Да и буквально накануне гибели Глеба мы созванивались: я потерял номер телефона одного нашего общего знакомого, и он мне его дал. Глеб был весел и сказал, что у него все в порядке, а потом даже рассказал какой-то анекдот.
Оправдывающийся Малкин всем уже прилично надоел, и ведущий решил сменить мизансцену. Скрестив руки на груди, он задумчиво пересек студию и уже из другого угла обратился к затерявшейся в кресле Талбадзе:
— Скажите, Ирина, если я не ошибаюсь, Парфутьев снялся в трех ваших фильмах, так?
— Да, — надменно подтвердила та, высоко задрав острый подбородок.
Эта надменность являлась не столько порождением плохого характера Талбадзе, сколько ее комплексов по поводу своей миниатюрности. Особенно в молодости, когда она выглядела непонятно как пробравшейся на съемочную площадку школьницей, ей трудно было заставить людей воспринимать ее всерьез, и приходилось ежесекундно самоутверждаться, вступая в конфликты с окружающими.
— Почему же в последнее время вы перестали приглашать Глеба? Почему он вообще перестал интересовать режиссеров? Впрочем, — ведущий жестом остановил Талбадзе, — прежде чем вы ответите на эти вопросы, мне бы хотелось показать несколько замечательных, всеми любимых кадров. Прошу… — обронил Бутырский куда-то в пространство.
Свет в студии опять приглушили, и на экране пошла нарезка из фильмов, в которых снимался Парфутьев. Короткими сюжетами всегда трудно передать глубину актерской работы, уровень мастерства исполнителя, поэтому, как бывает в подобных случаях, упор сделали на тех кадрах, где Глеб производил много шума: что-то кричал и яростно стрелял из автомата, рвал на груди рубашку, с кем-то дрался.