— Не то, что раньше бывало, — шепнула мастерица постарше, — тогда в царском поезде полсотни колымаг считали, да за ними — до сотни подвод. Вот как государь-то в Измайлово ездил!
— То-то и оно, что государь… — таким же быстрым шепотком отвечала ей другая. — Был бы жив государь — Сонька-то и не пикнула бы, а за пяльцами сидела… Вот как мы с тобой…
Аленке и взглянуть не досталось — росточком мала, статные пышные девки оттеснили ее от окошечка.
Однако она знала, как быть.
У них с Дуней уж повелось — встречаться в крестовой палате. Главное было — проскользнуть туда незамеченной. Вот и сейчас следовало поторопиться. Пока Дуню в покои приведут, пока дорожное с нее снимут, напиться подадут — нужно успеть.
Хорошо, помогла Пелагейка.
Увидев, что Аленка среди сенных девок затесалась, поманила ее пальчиком — ступай, мол, за мной. А Пелагейке многое дозволено.
В крестовой палате образов было не счесть — иные с собой из Кремля привозили, иные так тут зиму и зимовали. Аленка перекрестилась, помолилась, а тут и Дуня вошла, шурша тафтяной распашницей, накинутой поверх тонкой алой рубахи. Замучила ее жара, пока она в колымаге из Измайлова добиралась, ближние женщины поспешили снять с нее тяжелый наряд.
Похорошела Дуня, а главное — улыбка с уст не сходила. И раньше-то не шла — плыла, сложив на груди руки, так чтоб свисающая ширинка не шелохнулась. А теперь, казалось, и вовсе не перебирает ногами, а стоит на облачке, и облачко ее несет…
— Аленушка!
Но не к подружке, а к книжному хранилищу поспешила Дуня, и рука сразу нашла тонкую рукописную книжицу, зажатую меж толстыми божественными.
— С ангелом тебя, Дунюшка! — Аленка быстренько развернула лоскуток. Неизвестно, много ли у них на беседу минуточек.
— Ах ты, господи!.. — умилилась юная государыня.
Подарок был таков, что Аленка, увидав его на лотке с игрушками, не могла пройти мимо. Птичка деревянная, столь искусно перьями серенькими оклеенная, что прямо как живая сидела в ладошках. И глазки вставлены, и носок темненький, только что лапок нет, а так — голубочек малый, да и только.
— Вот радость-то… — любуясь голубком, прошептала Дунюшка. — А я тебе заедок припасла. Там тоже пташка, только сахарная, я ее с пирога сняла. Они в укладке, в колымаге, постельницы присмотрят, чтобы в покои принесли.
А более ни слова сказать не успела — обе подруженьки услышали шорох.
— Схоронись!..
Аленка присела за невысоким книжным хранилищем.
В крестовую вошла статная сорокалетняя женщина, невзирая на жару — в черной меховой шапочке, бледная от вечного сиденья в комнатах, с лицом уже не округлым, а болезненно припухлым и отечным, но с глазами по-молодому большими и темными, с бровями дугой, — та, кого не только недруги, но и приверженцы называли порой медведицей, — вдовствующая государыня Наталья Кирилловна.