От фейерверка ей, впрочем, была и польза — она могла разглядеть всё обустройство комнаты, и выложенный в шахматную клетку плиточный пол, и такую невиданную в Верху вещь, как два поставленных друг на дружку деревянных сундука в крупной резьбе, и длинные занавеси по обе стороны высокого, в частом переплете, стеклянного окна.
Затем Аленка сунулась в другую дверь — там стояли две постели. Постояв, она дождалась новой вспышки — и обнаружила, что одна из постелей застлана пристойно, а на другой как будто кто валялся.
Кровати у этих немцев были так себе, низкие. Для Аленки приступочки перед ложем и возвышающиеся сугробом тюфяки, крытые перинами, были непременной принадлежностью небедного житья. Она усмехнулась про себя — неужели на этакой скудости та змея подколодная Анна государя принимает? Не сравнить же с Дунюшкиными пуховиками!
Достав из-за пазухи узелок, Аленка прокопала рукой пещерку под тюфяком и затолкала туда подклад.
Что-то еще велела произнести Степанида Рязанка над прикрыш-травой, а что — у Аленки, разумеется, вылетело из головы. Она задумалась, стоя на коленях перед кроватью, и так, видно, крепко задумалась — не сразу поняла, что шаги на лестнице приблизились уже вплотную!
Выхода не было — Аленка нырнула под кровать.
Вошли, внеся и свет, двое — мужчина и женщина.
Ей показалось, что это Анна Монсова и тот мужчина, с которым она целовалась.
Они беседовали по-немецки, причем оба были чем-то весьма довольны. И сели они на ту постель, под которой схоронилась от греха подальше Аленка. Она видела их ноги — одна пара в больших запыленных башмаках с пряжками и в белых чулках, другая — в бархатных башмачках, уже несколько потертых.
Эти ноги вели себя странно — переступали, приподнимались, а потом и вовсе исчезли, как будто в воздух взмыли. Причем сразу же прекратились и речи.
Бархатные башмачки вишневого цвета один за другим упали на пол, мужские же башмаки куда-то подевались.
Аленка не сразу сообразила, что означает это колыханье и поскрипывание кровати. А когда поняла — от стыда чуть не умерла.
Там, над ее головой, мужчина и женщина торопливо, даже не раздеваясь, соединились. Прошло неимоверно долгое время. Раздался негромкий и торжествующий смешок женщины. Мужчина о чем-то спросил, она ответила.
Дивно было, что они предаются блуду, имея под собой заговоренный подклад, который, по словам Степаниды Рязанки, должен был нарушать это дело.
Очевидно, подклад оказался смышленый — должен был вредить лишь рабе Анне с рабом Петром, а прочих мужчин подпускал к немке беспрепятственно.