— Не думаю, — поспешно сказал Хаммонд, не давая дяде ответить на вопрос. — Мы не можем этого допустить. Уивер ослушался нас, и мы наказали его друга. Если мы освободим этого друга, как только Уивер исправится, у него не будет стимула быть с нами честным в дальнейшем. Он будет делать что захочет, отчитываться по принуждению и продолжать обманывать нас, пока это будет сходить ему с рук. Нет, я настаиваю на том, чтобы Франко оставался в тюрьме в качестве напоминания, что ожидает остальных, если Уиверу еще раз покажется, что он слишком умен.
— Боюсь, я вынужден согласиться с племянником, — сказал Кобб. — Я не сержусь на вас за то, что вы попытались нас обмануть. Думаю, это естественное желание. Вам не нравится положение, в котором вы оказались, и вы ищете способы выйти из него. Все это можно понять. Но теперь вы должны уяснить, что, хоть я не желаю вам зла, мне придется его причинить, если не будет другого выхода. Нет, мистер Уивер, ваш друг останется в тюрьме Флит, хотя, вероятно, не навсегда. Если по прошествии некоторого времени я решу, что вы с нами честны, я подумаю о том, чтобы отпустить его. Как вы понимаете, он должен там оставаться до тех пор, пока это будет вас беспокоить. Иначе, как сказал мой племянник, вы все равно будете поступать так, как вам хочется, вместо того чтобы делать так, как надо нам. А теперь, сэр, извольте рассказать во всех подробностях, как вы проводили свое время и что именно вы от нас утаили. Иными словами, мне не терпится услышать, что вы нашли такого интересного, что предпочли скрыть, рискуя свободой своих друзей.
— Хватит с ним цацкаться, ей-богу, — сказал Хаммонд. — Это чертово собрание акционеров уже на носу, а мы понятия не имеем, что задумал Эллершо. Не знаем ничего о Пеппере и его…
— Уивер, — перебил его Кобб, — расскажите нам все, что вам известно.
У меня не было выбора. Я стоял перед ними, как школьник, которого вызвали к доске спрягать латинские глаголы или зачитывать сочинение. И мне предстоял трудный выбор — я должен был определить, что рассказать об Абсаломе Пеппере, или вообще ничего о нем не говорить. Я чувствовал, что этот мертвый паршивец — ключ к тому, что нужно Коббу, и если мне удастся найти истину в конце этого темного и запутанного лабиринта, я смогу погубить своих поработителей. Потеряй я осторожность, они без всяких колебаний погубят меня.
Поэтому я стал отвечать вслух свой урок. Я рассказал им об Эллершо и его загадочной болезни, граничащей с безумием. Рассказал о Форестере и его тайной связи с женой Эллершо и о странном вечере в доме Эллершо. На ум приходили омерзительные подробности, с помощью которых я пытался скрыть то, что не хотел рассказывать. Я поведал о том, как меня заставляли запугивать мистера Турмонда, лоббиста производителей шерсти, об общей гнетущей атмосфере в доме мистера Эллершо и даже о печали по поводу пропавшей дочери, которую миссис Эллершо вынуждена скрывать. Я рассказал им об Аадиле — как он ведет себя враждебно и угрожающе, но не приводит угрозы в действие. В этом месте я запнулся, причем намеренно. Я припас для них кое-что еще — пускай думают, будто я колеблюсь и выдаю столь ценные сведения с большой неохотой.