Позади нее разгоралась война насмерть. Девушка с улыбкой слушала доносившиеся до нее фразы и вспоминала бабушку Аманду. Как они ругались с Гортензией! Гомер и Шекспир обзавидовались бы!
- Ох, и вредная же ты бабка, Горти Вейл!
- А ты дед, сто лет в обед, обалдуй и пьяница. Нахлестался сегодня ночью своих декоктов, а теперь робеешь.
- Да ты ж со мной пила!
- Я? Да что это ты такое говоришь, Харли Уиллингтон! Сколько я выпила? А ты сколько?
- Да уж выпила...
- Попрекаешь, значит? Скопидом несчастный!
- Это я-то скопидом?..
Мэри усмехнулась и торопливо направилась к дому на холме.
Билл читал письмо, сигарета дотлевала у него в пальцах, а Мэри сидела напротив за столом и терпеливо ждала.
Лицо Билла не выражало абсолютно ничего, только скулы немного заострились. Дочитав и перечитав, он протянул листок бумаги Мэри.
- Я не понимаю, Билл. Тут очень много каких-то номеров...
- Это номер уголовного дела, номер моего личного дела, ну и всякие исходящие-входящие. Смысл в том, что расследование закончено, и меня приглашают явиться для оглашения решения комиссии. Если не явлюсь, пришлют письменно, еще через пару недель.
- А если поедешь сам?
- Тогда завтра. Может, послезавтра.
- Поезжай.
Он вскинул на нее серые, тревожные глаза.
- Ты считаешь?
- Конечно. И думать нечего. Покончишь со всем этим раз и навсегда. Примешь решение.
- Мэри... А ты?
- Что?
- Какое решение примешь ты?
Она склонила голову на плечо, обласкала шоколадным взглядом, улыбнулась.
- Я приму любое ТВОЕ решение, Билл.
- Если меня оставят на службе...
- Значит, поеду за тобой. Впрочем, ты меня еще никуда не звал.
Билл задохнулся, словно воздух стал стеной, в которую он врезался.
- Мэри, я ведь... Черт, ну что ж я за идиот, в самом деле! Мэри!
- Что, Билл?
- Ты выйдешь за меня замуж?
- Да.
Она встала, обошла стол, положила руки на плечи Биллу. Сказала спокойно и тихо:
- Я выйду за тебя замуж, Билл. Прямо сейчас. Здесь. Пойдем.
Она повела его в сад. Билл шел, чувствуя, как стучит в висках сердце, как дыхание то и дело сбивается, как горит в жилах серебряным огнем кровь.
Маленькая женщина с искристыми глазами вела его за собой, и впервые за много лет он чувствовал себя счастливым и немного испуганным. Он боялся только одного - причинить ей боль. Обидеть неловкостью. Испугать резкостью. Он слишком долго жил в жестоком мире мужчин, чтобы вот так, сразу и насовсем поверить в счастье.
Трава оплетала им ноги. Птицы пели над головами. Цветы обволакивали ароматом.
Их собственный маленький Эдем звал своих Адама и Еву. Потому что во все времена это бывает впервые, когда нет никого и ничего вокруг, есть только ты и я.