– Все в порядке, – буркнул Марик, – это зубы. Болят.
– Ядовитые, – не открывая рта, по-чревовещательски прогудела Розина.
– Розина! Я в последний раз. Извините, Харитон Зурабович. Прошу вас, начинайте и не обращайте внимания на шутовские выходки некоторых… гмм. Начинайте, – пригласил худрук.
– О, артисты веселятся, – без ожидаемого акцента мягко произнес Харитон Зурабович, невысокий и щупленький, с бровями Мефистофеля, носом торговца и ртом сластолюбивого сатира. – Это так понятно и привычно. Но я надеюсь. Я надеюсь и мечтаю о том, что мы подружимся. Я думаю, что в моей опере на всех хватит ролей, никто не будет обижен. Так вот, опера называется «Американская трагедия», и написал я ее по роману Теодора Драйзера. Вот, собственно, и все. Благодарю за внимание.
– Вот, собственно, и все, – повторил худрук, – коротко и ясно. Осталось добавить лишь несколько слов.
И он разразился получасовой речью о своевременности постановки, идеологической выдержанности будущего спектакля, о новизне в выборе темы и о новаторском подходе, который требуется от постановщиков, в рамках метода социалистического реализма, разумеется.
– Я полагаю, товарищи, что большинство из вас читали роман. Либретто написано с соблюдением духа и буквы произведения, поэтому особых комментариев не требует, – закончил свою речь худрук и, увидев робко поднятый мизинчик Розины Шеиной, осведомился: – Розина, у тебя есть комментарии? Может, лучше не надо?
– Я лишь как представительница хора и член профсоюза хочу спросить: а есть ли в опере хор?
– Розина, ты прекрасно знаешь, что хор в том или ином виде есть во всякой опере, ну, почти во всякой. Ты боишься, что останешься без работы?
– Э-э. Меня скорее интересует именно «вид» – «тот или иной». Где мы там поем?
– Харитон Зурабович, – обратился худрук к композитору, – где они там поют хором?
– Поют хором, когда Роберта тонет, например. Есть еще хор гостиничных мальчиков и хор работниц на фабрике, – сообщил композитор и несколько смущенно добавил: – И еще хор девушек в веселом доме, где Клайд Грифитс лишается невинности.
– Я очарована, – закатила глаза Розина. – Если я в следующей жизни все же надумаю лишиться невинности, я непременно приглашу по этому случаю хор.
– Мужской или женский? – подал голос с подоконника Делеор.
– Смешанный, – благосклонно ответила Розина, – чтобы никому не было обидно.
– Ну, все уже, хватит уже! – кипятился худрук. – Спасу от тебя, Розина, нет. Клоунесса записная. Все уже! Роли. Все слушают.
Установилась тишина, но никаких неожиданностей в распределении ролей не оказалось. Делеору дали роль Клайда, а роль Роберты – Изольде Алдошкиной, чрезвычайно упитанной приме, обладательнице пронзительного колоратурного сопрано.