- Садись, - потребовал фельдшер, видя, что Расхват проявляет явное беспокойство, повизгивая, норовит соскочить с саней. Савелий подсел сбоку, оставив ноги в валенках опущенными через разводье, так что время от времени, когда розвальни кренились, он бороздил валенками снег.
Расхват ткнулся мордой в спину Савелия, когда тот усаживался, и негромко радостно залаял, как бы говоря: «Неужели не понимаешь, я узнал тебя!» И, взъерошив солому, устилавшую дно розвальней, вскинул передние лапы на плечи Савелия, пытаясь лизнуть его в щеку.
- Ну, вот видите, - заключил фельдшер, в голосе его звучало недовольство собакой, - пес немного уже и обвыкся с вами, с обстановкой. Вы его не трогайте. Ну, попросту не обращайте на него внимания - так оно будет лучше для него... Да и для вас - тоже спокойней. А там либо мальчонку позовете распорядиться им, либо своего пастуха... Собака сильная, породистая и с чувством достоинства, так что отношение к ней требуется особое... - Фельдшер помолчал немного, потом, уже на подъезде к своему дому, заметил: - А возвращение ваше в деревню поздноватым, однако, получится...
- Да, малость запозднился я... - согласился Савелий.
- Послушайте, а вы не тот ли самый пастух, которого покусали волки? - спросил фельдшер.
- Он самый, - нехотя подтвердил Савелий.
- Теперь понятно... - протянул фельдшер, хлопнул на прощание Савелия по плечу и соскользнул с розвальней.
Почти не прихрамывая, застоявшаяся кобыла без понукания хорошо шла трусцой по накатанной и очищенной ветрами от заносов дороге, корова, видимо надеясь на теплое стойло где-то впереди, легко и послушно поспевала за ней.
Савелий наконец дал волю своим чувствам. Обнял Расхвата, позволил ему лизнуть себя несколько раз в лицо и, гладя собаку, повторял: «Расхватик, выжил, дорогой? Небось и не понимаешь, что я жизнью тебе обязан: разорвал бы меня тот волчина, что руку прокусил, если б не ты... Ну, успокойся, успокойся». - Савелий надавил легонько на спину пса, что означало: «Лежи» - и взялся за вожжи.
Темнота уже скрыла позади спящие окраины райцентра...
И безмолвие, и мороз, и поземка - все это однообразие навевало успокоение.
Однако проехали еще, может быть, двадцать минут, а может, и час, даже больше... И в монотонное спокойствие мало-помалу вторгалось всевозрастающее тревожное уныние.
Савелий вовсе не торопил конягу, понимая, что самочувствие коровы и кобылы, которую неведомо кто назвал, как жеребца, - Буланкой, Буланым, теперь для него было всего важнее, и надо экономить их силы.
Но чем дальше и дальше оставался позади райцентр, тем вроде бы пустыннее и темнее делалось вокруг, словно кобыла вместе с коровой, собакой и Савелием углублялись в какую-то необжитую, страшноватую пустоту. И временами делалось чуточку жутко от окружавшей тишины, потому что монотонного завывания поземки и легкого поскрипывания снега под копытами коровы и лошади Савелий уже не слышал теперь, с головой уйдя в лохматый воротник тулупа.