– На первую цену не соглашайся, – советовала она. – Скажи, что дорого, и проси скинуть. Московским-то – им лишь бы урвать.
Иван кивал, пытаясь продвинуть ладонь выше под легкое щекочущее платье. Кристина его не останавливала, но и не помогала, держа ноги сдвинутыми начиная с середины бедра. Здесь ее кожа казалась горячее, чем у круглых уютных коленок. Она была старше Ивана лет на десять, и про нее в городе ходили разговоры. В конце пути она дала Ивану номер телефона родни мужа, у которой должна была остановиться, и попросила, когда будет звонить, сказать, что по поводу земельных участков. Иван пообещал и решил не звонить: он не хотел в новой жизни ничего старого, боясь, что оно принесет за собой туман.
Квартирой владела Татьяна Семеновна, калечная женщина с гладким лицом и ко всему привыкшими глазами навыкате. Она ходила с костылем и платила вокзальному пьянице за приведенных жильцов. Одна нога у нее была обута в специальный высокий ботинок и такая тонкая, что Иван не мог понять, как она не боится на ней стоять. Лет ей казалось не больше пятидесяти, и кроме нее в квартире жили еще один съемщик и теперь Иван.
Торговаться Татьяна Семеновна не стала; она сказала, что нужно платить назначенную цену, но согласилась взять деньги вперед не за месяц, а только за две недели. У Ивана ничего своего не было, и хозяйка дала ему постельное белье и два полотенца с условием, что Иван вернет обратно все постиранным, когда обзаведется своим. Иван согласился, пошел в свою комнату и стал смотреть из окна. Он был счастлив.
Каждое утро Иван уходил искать работу, а потом долго бродил по городу, вливаясь в московскую суету, непрестанность движения людей и транспорта, теряясь в бесконечности улиц и гулком неуюте дворов.
Он никогда не видел так много людей сразу, а столько машин, сколько Иван видел в Москве за один день, он не видел за всю жизнь. Он не мог представить, куда шли и ехали все эти люди, и хотел разгадать их жизни, чтобы быть как они. В уличных ларьках продавали еду, какую Иван никогда не ел, и ему хотелось все попробовать, но привезенных денег с каждым днем оставалось меньше и меньше, и потому он ограничивал себя знакомым питанием – пирожками.
Скоро Иван перестал покупать и пирожки, посчитав, что дешевле перетерпеть до дому, а вечером съесть яичницу с хлебом. Он поджаривал хлеб на подсолнечном масле, а потом заливал яйцами – выходило сытнее. Иван ел яичницу большой ложкой прямо со сковороды и думал о Москве.
Здесь, на кухне, ранней ночью четвертого дня он встретил своего соседа. До этого он его не видел: тот вставал поздно и все время проводил у себя в комнате, где стояла тревожная табачная тишина – словно там накурили и ушли.