— Занимаешься все время Миньским?
— В основном им, мама. Хотя и других немало.
— А был такой вежливый молодой человек. Помню, как в оккупацию, когда расстреляли нашего отца, мы случайно встретились с ним на базаре, так он выразил соболезнование, руку поцеловал, все о тебе расспрашивал… А сейчас посмотри что вытворяет. Да, нелегко, должно быть, его матери, ох нелегко… А если попытаться поговорить с ним, сынок?
Элиашевич грустно улыбнулся, отодвинул стакан с недопитым чаем:
— Поздно, мама. Слишком поздно. Было время, когда пробовали с ним говорить, давали ему возможность стать на честный путь — две амнистии были, и он ими не воспользовался, все напрасно.
— Затаил обиду?
— Поначалу, видимо, да. А сейчас, наверное, понял, что у него нет выхода, поэтому и боится. К сожалению, мама, руки у него в крови многих людей, и пощады ему не будет.
— То, о чем ты говоришь, сынок, ужасно. И как же вы с ним поступите?
— Сначала надо поймать его.
— А если поймаете?
— Отдадим под суд.
— Несчастная его мать! А он женат, дети у него есть?
— Холост.
— Ну и слава богу. Страшно подумать, что испытала бы его семья.
Стараясь увести разговор в сторону, Элиашевич, сам того не желая, затронул другую тему, тоже наболевшую.
— Вот видишь, мама, не стоит жениться — не знаешь ведь, что может приключиться в жизни, потом еще думай о жене, о детях. Слава богу, что я холостяк, — сказал он, стремясь обратить все в шутку.
Мать не приняла ее и ответила с возмущением:
— Ну знаешь ли! Во-первых, ты же не Миньский, а во-вторых, трудно сказать, что бы было, будь он женат, может, и облагоразумился бы давно. А я хотела бы, сынок, успеть понянчить и маленького внучонка и услышать, как он зовет меня бабушкой! Что ты на это скажешь, а?
— Молода ты еще, мамочка, для бабушки, слишком уж молода.
— Да оставь свои шутки. Ты что, хромой или горбатый? Столько красивых девушек вокруг.
На этот раз сын не выдержал:
— Ну и что? А если мне ни одна из них не нравится? А может, я просто не хочу жениться?
— Ну да, рассказывай! А Ханя? Мне кажется, что…
— Мама, перестань, прошу тебя, а то мы опять поссоримся, а мне так нравятся твои рогалики.
На сей раз мать уступила:
— Ну ладно, ладно. Сейчас принесу тебе их целую тарелку. Еще чайку?
— Полстаканчика.
Мать встала, взяла тарелку, стакан и вышла на кухню. У порога обернулась:
— А если серьезно, то Ханя была у меня — с неделю назад. Посидели, поболтали немного, а перед уходом просила передать тебе привет.
— Спасибо. Она очень милая девушка.
— Даже очень и очень.
Ласково улыбаясь, мать ушла на кухню. Элиашевич прошелся по комнате. Ханя просила передать привет. Милая мама, если бы ты только знала. К сожалению, это не любовь, а без нее нет и надежды. Элиашевич вынул из заднего кармана брюк бумажник, достал из него слегка пожелтевшую, с помятыми углами фотографию. С нее смотрели смеющиеся глаза Юльки. Ей явно шла форма, особенно сдвинутый набекрень берет.