Колонна приближалась к какому-то довольно большому поселку. Боровец вынул карту и начал водить по ней пальцем.
— Чешанец, — опередил его поиски вдруг проснувшийся Элиашевич и, обращаясь к водителю, приказал: — К милицейскому участку.
Ехали по улице, по обеим сторонам которой густо росли высокие цветущие акации. Симпатичные домики, ухоженные палисаднички.
— Красиво тут, — не смог сдержать своего восхищения Боровец и добавил: — Только людей мало, улицы почти пусты.
— Четверг, базарный день, так что жители дома, но на улицу выходить боятся. Наверное, уже знают.
— Чего боятся? Ведь Ляск отсюда всего в нескольких километрах, да и милицейский участок здесь имеется.
Элиашевич махнул рукой, и жест этот можно было истолковать по-разному. Миновали белокаменный костел, больницу и въехали на площадь, окруженную старыми деревянными строениями, в которых до войны ютились убогие еврейские лавчонки. Подъехали к милицейскому участку, который размещался в невзрачном на вид кирпичном доме. Милиционер узнал Элиашевича и распахнул перед ним дверь.
— Начальник у себя?
— У себя, товарищ капитан. Допрашивает того парня.
Элиашевич открыл дверь в указанную милиционером комнату. Когда они вошли, из-за письменного стола поднялся старший сержант милиции. Другой милиционер продолжал перевязывать голову бледному, на вид лет четырнадцати, парнишке.
— Пистолетом его ударили, — пояснил начальник участка.
Парнишка шмыгал носом. Он был довольно рослым, но худым, в порванной, испачканной в крови рубашке, в заплатанных на коленках штанах, босой.
— Это его отца и мать… — Начальник участка умышленно не договорил: — Прибежал сюда примерно час назад и рассказал, ну я и позвонил в отделение госбезопасности.
— Далеко отсюда? — нетерпеливо спросил Боровец, доставая свой новенький планшет.
— Да нет, недалеко, — ответил за милиционера Элиашевич и добавил: — Познакомьтесь, это новый командир отряда подпоручник Боровец.
— Боровец.
— Старший сержант Ставиньский.
Элиашевич подсел к мальчугану:
— Больно?
— Не…
Парнишка расплакался. Элиашевич успокаивал его, похлопывая по худенькой спине. Ставиньский протянул Боровцу сигареты.
— Может, узнал кого-нибудь? — с надеждой спросил парнишку Элиашевич.
— Нет… Я все время в подполе сидел, а потом они посветили фонариком и приказали вылезать, а когда я вылез, то один из них посветил мне еще раз прямо в глаза и ударил по голове. Затем схватил за шиворот и бросил в угол. Тогда я маму и батю увидел, они лежали убитые. И столько крови было везде, столько крови…
Парнишка закрыл глаза руками. Элиашевич ласково прижал его к себе.