— Привет, Элиашевич.
— Как дела, Кевлакис? Я слышал, ты здесь старостой?
— Да вот выбрали.
— Что скажешь о случившемся?
Кевлакис пожал плечами:
— Что я могу сказать? Сирот жалко, да и хозяйство пропадет.
— И все?
— А что тут еще можно сказать?
— Кто-нибудь видел их?
— Кого?
— Бандитов.
— Я не видел, и никто мне ничего не говорил.
— А что люди говорят?
— Сам их спроси. Боятся, вот ничего и не говорят.
Солдаты попросили посторонних разойтись. Сотрудники органов госбезопасности и милиционер приступили к тщательному осмотру двора и хаты, стараясь найти хоть какие-нибудь следы пребывания банды. Один из них, референт Грабик, подошел к Элиашевичу и отвел его в сторону. Боровец видел, как тот передал ему записку. Наверное, ту, о которой говорил мальчуган. Элиашевич вернулся и спросил Кевлакиса:
— Ты когда обо всем этом узнал?
— Час назад от соседки Годзялко. Она пошла к ним за чем-то, вошла в избу…
— Выстрелов не слышал?
— Я живу далеко отсюда.
— А люди?
— Сам их спроси. Мне никто ничего не говорил.
— Разумеется, спрошу. А почему ты не сообщил сразу об этом в милицию? Обязанностей старосты не знаешь, что ли?
— Знаю, поэтому и сообщил. Послал человека на велосипеде. Разве он не встретился вам по дороге?
— В хату Годзялко заходил?
— Заглядывал мельком.
— Мельком?
— Там уже нечего было делать.
— А мальчуган?
— Мы его вытащили из подпола.
— Значит, все же заходил.
— Лаз в подпол у самого порога.
— В избе никто ничего не трогал?
— При мне никто, а потом не знаю.
— Записки не видел?
— Какой еще записки?
— Обыкновенной, которую оставили бандиты. Вот этой. — Элиашевич вынул из кармана листок и помахал им перед глазами Кевлакиса. — Не видел?
— Нет, не видел.
— И не знаешь, что в ней написано?
— Раз не видел, то откуда же мне знать?
— А вообще-то ты, Кевлакис, что-то уж очень мало знаешь. Считаешь, наверное, что твоя хата с краю, так ведь?
Кевлакис промолчал, а Элиашевич сунул записку обратно в карман и добавил:
— Надо бы нам поговорить наедине. Ты не против?
— Воля твоя, Элиашевич, можем и поговорить.
— Поговорим, Кевлакис, только не здесь и не сейчас. Пойдем, подпоручник.
Боровец вслед за Элиашевичем вошел в хату. Глазам предстала жуткая картина: два трупа — мужчины и женщины — лежали на грязном полу в лужах запекшейся крови. Пятна крови были видны на стенах, на мебели и даже на потолке. Опрокинутые и поломанные стол, кровати, лавки — все наглядно свидетельствовало о том, что либо жильцы дома оказывали сопротивление, либо же в приступе злобы утварь расколотили бандиты. Мужчина лежал, уткнувшись лицом в пол, с вытянутыми вперед руками. На спине — кровавые раны от автоматной очереди. Разодранная одежда на обоих говорила о том, что, прежде чем убить, их нещадно истязали. Чуть подальше от двери лежала навзничь, широко раскинув руки, женщина. Одна нога у нее подвернулась, из-под полотняной ночной сорочки виднелся огромный синяк. В спертом воздухе слышно было жужжание мухи, которая вскоре уселась на открытом глазу женщины. Боровцу стало не по себе — ему показалось, что у трупа дрогнули веки, и в эту минуту он почувствовал, как его желудок выворачивает наизнанку. Он едва успел выбежать за порог. Командир отделения капрал Канюк отвел подпоручника за дом и принес ему ведро воды. Боровец вытер травой сапоги, привел в порядок перепачканный мундир, вымыл руки и ополоснул ледяной водой лицо. Капрал протянул ему фляжку с черным кофе. Боровец отпил несколько глотков и почувствовал себя лучше.