Хетан ее не хватало. Она знала, что горе мужа усугублено уходом сестры: она как бы покинула его в миг наивысшей нужды. Сама Хетан подозревала, что, увидев смерть Тука и эффект, оказанный ею на родного брата, Кайлава вспомнила об ужасающей эфемерности любви и дружбы — и отправилась на поиски новой жизни. Ох, самолюбивое побуждение, нанесшее рану уже шатавшемуся от потерь брату. Кайлава заслуживает хорошей оплеухи по красивому личику, и Хетан уж отвесит, дайте только увидеться!
— Не вижу врага, — сказал муж.
Она кивнула. Да, ее народ поражен кризисом, все взирают на Вождя. Ждут указаний, цели. Но он ничего им не дает. — У нас слишком много юных воинов, — заявила она. — Они обучились старому способу боя, они жаждут увидеть мечи напоенными кровью — истребление слабой, наполовину уже уничтоженной армии Летера совсем не ублажило аппетиты кланов. А вот вражда и кровная месть охватили почти всех.
— Среди Имассов жилось проще.
— Ох, чепуха!
Он сверкнул не нее глазами и тут же их отвел. Плечи опустились. — Что же, цель у нас была.
— Вы вели смехотворную войну с врагом, не имевшим подлинного желания сражаться. Но, вместо того чтобы признать неправедность дел своих, вы пошли и устроили Ритуал Телланна. Хитрая увертка, признаю. Хотя и безумная. Что такого ужасного во взгляде на свои ошибки?
— Милая жена, не задавай этого вопроса.
— Почему?
Он смотрел на нее уже не с гневом, а уныло и отчаянно. — Ты можешь обнаружить, что ошибки — это всё, что у тебя есть.
Она застыла, словно промерзнув — а ведь утро было теплое! — Ах. А я для тебя не ошибка ли?
— Нет, я говорю так, чтобы ты поняла Имасса, бывшего некогда тленом. — Он помедлил и добавил: — С тобой и детьми я стал думать, что всё уже позади — страшные ошибки, груз последствий. А потом в один миг… мне напомнили о глупости моей. Нельзя забывать о своих пороках, Хетан. Иллюзия утешает, но может стать гибельной.
— Ты еще не погиб.
— Точно ли?
Женщина фыркнула, отвернулась: — Ты не лучше своей сестры! — И тут же снова поглядела на него: — Проснись! Двадцать семь твоих кланов стали девятнадцатью. Сколько еще ты готов потерять, прежде чем пошевелишься и примешь решение?!
Глаза его сузились. — И какого решения ты ждешь? — спросил он спокойно.
— Мы Белолицые Баргасты! Найди нам врага!
* * *
Честь оказаться так близко от дома оказалась мучительной, хотя Ливень — последний воин-овл — старался превратить тоску в гнев. Он стыдился, что выжил, что еще живет, словно последняя капля крови, не желающая впитаться в алую грязь; он не понимал, что заставляет его ходить, дышать, почему сердце еще бьется и мысли прогрызают путь сквозь полотнища песчаных бурь. Где-то глубоко внутри, молился он, еще можно отыскать единственную и чистую истину, проникшую в мозг костей, отполированную бесконечными ветрами, бессмысленными дождями, спиралями сменяющих друг друга времен года. Некий узел, косточку, на которую можно наступить, оступиться и упасть.