Это была саранча, но совсем не похожая на обычную.
Блестя крыльями, стая заполнила половину неба. Шум оглушал — треск крыльев, щелканье челюстей, каждая в палец взрослого длиной. Из окутавшей колонну тучи вылетали плотные клубки насекомых, казавшиеся почти отдельными существами. Когда один ударил в скучившихся детей, раздались вопли ужаса и боли — полетели ошметки кровавого мяса, потом и кости… Когда орда пропала, сзади остались кучи волос, груды обглоданных костей.
Саранча питалась мясом.
Таким был первый день среди Осколков.
Художник должен быть немым, скульптор глухим. Таланты приходят поодиночке, это каждый знает. О, пусть себе возятся — мы великодушно улыбаемся, ведь нам дарован вечный талант позволения; пусть таланты приходят по одному, ведь нескольких мы не дозволяем. Прояви один, достойный похвалы нашей — а прочие пускай послушно послужат полезному делу. Величие? Титул единственный в своем роде — не жадничай, не испытывай наше снисходительное терпение, ибо нам решать, нам, сидящим за хлипкой стеной, за кирпичами разумного скептицизма…
«Полезная поэма», Астаттль Погм
Воспоминания капрала Тарра об отце можно было суммировать одной цитатой, подобно талианскому похоронному колоколу звенящей над всей длиной Таррова детства. Грубое, громогласное высказывание, вбитое в трепещущего сына: «Сочувствие? Да, у меня есть сочувствие — к мертвым. Ни к кому иному! Никто в нашем мире не заслуживает сочувствия, ежели не умер. Понял, сынок?
Понял, сынок?»
Так точно, сэр. Отличные слова для будущего солдата. Помогают держать мозги… в порядке. Избегать всего, что могло бы помешать вот так крепко держать щит, вот эдак — с размаху — рубить коротким мечом. Это своего рода самодисциплина. Многие назовут ее тупым упрямством, но только потому, что не понимают они жизнь солдата.
Учить людей быть дисциплинированными, как он понял, нелегко. Он прошелся вдоль строя летерийских солдат (да уж, назвать солдатами их можно с большой натяжкой), замерших по стойке смирно (ну, местные смирнее стоять не умеют — пока что). Ряд лиц, красных на палящем солнцепеке, сочащихся потом.
— Бригада Харридикта, — прорычал Тарр. — Что за имечко такое? Кем был этот Харридикт, Худа ради… нет, не отвечать, проклятые дураки! Каким-то бесполезным генералом, воображаю, или еще хуже — каким-то купчишкой, радующимся, что ему позволили разодеть вас в цвета своего Дома. Купцы! Торговле нет места в армии. Мы построили империю на трех континентах только потому, что держали их в стороне! Купцы — стервятники войны, их клювы могут показаться улыбающимися ртами, но уж поверьте мне — это только клювы.