Барсук предпочел не ответить. Он даже не зарычал, почуяв в этом человеке нечто, не поддающееся его пониманию, и пошел дальше по своим делам, отвернув нос, выслеживая добычу.
Ночи становились все холоднее. Настолько холоднее, что звездочки-детишки дрожали в небе.
Где-то на границе леса и долины старик и мальчик, сидя на освещенном луной пригорке, закутанные в одеяло и неподвижные, думали об одном и том же человеке. О человеке, которого они когда-то звали Сихидой. Больше они его так не звали. Он потерял это имя и вошел в мир непостижимых вещей.
— Когда-то, — говорил старик мальчику, — был человек, чье тело нашли в болоте. Человек давно был мертв, но по лицу его можно было определить, кем он был, когда жил. Человек был великим воином, на много ладоней выше самого высокого воина нашего племени. И кожа его была странного цвета: не слишком темная, не слишком светлая.
— Он долго лежал в болоте? — спросил мальчик.
— Очень долго, — ответил старик, — дольше, чем может припомнить самый старый рассказчик нашего племени.
— И остался человеком?
— Он выглядел совсем как человек.
— Может, он был одним из Первых Людей?
— Мы так и подумали, — ответил старик. — Но потом, некоторое время спустя, один из мудрейших сказал, что этого не может быть. Потому что, если бы он был человеком из Первого Мира, то, когда мы смотрели на него, произошло бы чудо.
— И что вы сделали, дедушка?
— Мы похоронили его, как положено. А потом забыли о нем. Насколько я знаю, с тех пор о нем не вспоминали.
— Зачем тогда ты рассказал мне о нем?
— Потому что вскоре мы забудем и о Сихиде. Забудем о белом человеке, который бежал быстрее лучших бегунов нашего племени. Мы забудем его.
— Я понял, дедушка.
— Льюис? — позвал Кольтер, выныривая из сна.
Был предрассветный час, когда ночь и день перепутываются, когда свет и тьма сливаются и воздух наполнен тайной, и туман колышется над травой, словно призраки древних кроликов.
— Льюис? — опять позвал Кольтер, садясь в траве. Тень не произнесла ни слова, лишь положила к его ногам сладко дымящийся пучок шалфея, перевязанную на индейский манер красным кожаным ремешком.
Он узнал мальчика по мягкой покатости плеч. От него веяло чем-то очень знакомым, возвращая его к переходу через великие горы, к чему-то связанному с Шарбонно и его женщиной из Змей. Как ее звали?
Сакагагвеа. В ней, как и в этом мальчике, была какая-то порывистость, чистая и надежная, словно ключ, бьющий из скалы. Ни один белый человек, из тех, кого он встречал, не умел так двигаться, за исключением, быть может, французов-плотогонов, людей, которые стали почти индейцами. Случилось так, что он увидел Сакагагвеа еще раз в то утро, когда она собиралась родить. Согласно поверьям Змей, ее племени, она должна была съесть кусочек хвоста гремучей змеи. Ее соплеменники, змеи, верили, что это обеспечит легкие роды.