«Обществу», — чуть было не брякнул Лева не подумавши. Но в контексте его жизни это прозвучало бы совершенно по-идиотски.
После некоторой паузы он почти решился сказать: «Родным». И не сказал.
— Хороший ты мужик, Лева, только глупый, — подвел итог Гаврилыч, не дождавшись ответа. — И в голове у тебя опилки.
— Почему? — не обиделся Лева.
— Потому что ты грузишься всякой хренью. А на самом деле все очень просто.
Лева криво улыбнулся. Если бы!
Гаврилыч загорячился:
— Ты Кастанеду читал?
— Нет, — смутился Лева.
— Я тоже. Депрессивный мужик, скажу я тебе. А вот моя дорогая читала. И мне пыталась читать. Вслух.
— И что?
— Честно говоря, ни хрена не понял. То ли он травку курил, то ли грибы жевал. Или наоборот… В общем, мерещилось ему всякое. Но я не об этом. Мне у него одна мысль понравилась. Бог у него — как гигантский орел. И этот орел вроде как питается нашими эмоциями и ощущениями. Понимаешь?
— Нет, — честно признался Лева.
— До меня тоже не сразу дошло. Зато когда понял — сразу так легко стало!
— А что понял-то?
— Слушай дальше. В общем, орлу все равно чем питаться: хоть положительными эмоциями, хоть отрицательными — он все переварит. И ему до фени, кто ты и что ты. Ты для него всего лишь пища. А мы, выходит, живем лишь для того, чтобы кормить его своими переживаниями. То есть смысл нашей жизни в том, чтобы жить и кормить орла.
— Ну?
— Вот тебе и ну! Я, как это понял, так сразу и решил, что, уж если я должен жить для этого, тогда я буду жить радостно. Негатива во вселенной и без меня хватает. Так что живи, Лева, и не парься по пустякам.
С этими словами Гаврилыч, хлопнув Леву по плечу, поднялся со скамьи. Через несколько минут он, бросив на прощание «Будь здоров!», вышел из раздевалки, оставив Льва Аркадьевича Штерна в глубокой задумчивости.
Первые три дня после позора Алла хотела умереть.
Больше всего на свете она сейчас боялась повстречаться с тем, кто еще совсем недавно был «таинственным незнакомцем», а теперь стал «этим типом». И поэтому перестала ходить пешком и домой добиралась исключительно на автобусе.
Она искренне надеялась, что произвела на этого типа плохое впечатление. Настолько плохое, чтобы ему даже в голову не пришло начать ее искать.
В другое время ее депрессивное состояние непременно было бы замечено — если не коллегами, то уж Варварой-то обязательно. Однако Лариса ни о чем таком не спрашивала, дочь тоже. К счастью для Аллы, все ее печали списывались на предстоящее увольнение — совершенно необоснованно. Потому что как раз из-за увольнения Алла не переживала вовсе.