— Здравствуйте! Будьте добры, пригласите, пожалуйста, Василия Андреевича.
Она прикрыла трубку рукой и откашлялась.
— Алло! Вася? Это Роза. Здравствуй, дорогой… Ага, тыщу лет… Нет, Вася, не все в порядке. Моего Леву сократили… Конечно ужас… Да только что!.. Нет, дотянул до последнего… — При этих словах она неодобрительно посмотрела на сына.
Лева с интересом наблюдал за матерью, помешивая пенку.
— Ты вот что, Васенька… Ты подумай, что можно сделать… Да… Да… Вот именно… Только не затягивай… Ага, и сразу позвони… Жду.
И она выключила телефон.
— Значит, так, — сказала Роза Семеновна. — Дядя Вася через час перезвонит. Он выяснит, что там у них есть, и перезвонит. Ты с ним встретишься, и вы обо всем договоритесь.
Лева смотрел на мать и улыбался.
Он слушался ее всю жизнь. Всю жизнь! Целых тридцать семь лет он делал то, что считала нужным она.
Да, она заботилась о нем, оберегала его и защищала — от опасностей, от жизни, от себя самого, наконец. Он был сыт всем этим по горло.
— Чего ты улыбаешься? — подозрительно спросила Роза Семеновна.
— Знаешь, мам, я очень тебя люблю. Правда!
При этих словах она не только не расслабилась, но, наоборот, напряглась еще больше.
— Но… Ты только не сердись, но к дяде Васе я не пойду. Ни на встречу, ни на работу.
Конечно же она рассердилась.
— Почему? — сощурилась Роза Семеновна.
В третий раз за утро Лева пожал плечами.
— Не хочу, — просто сказал он, решив не врать.
— Ты не можешь так поступить со мной. — Голос Розы Семеновны опять задрожал.
— Мам, перестань, — отмахнулся Лева.
— Я всю жизнь жила для тебя. Я жила твоей жизнью!
— Это я жил твоей жизнью! — отрезал он. — Ты решала, как мне жить и с кем мне жить. Точнее, с кем не жить. И это ты решала, что мне делать, как поступать.
— Ну и разве плохо тебе жилось? А? Я уберегала тебя от ошибок! Где бы ты был сейчас, если бы не я?
— Не знаю, — признался Лева. — Возможно, я бы уже получил «Оскара» за лучшую мужскую роль. В фильме какого-нибудь великого режиссера.
— Ага, конечно, — саркастически усмехнулась она. — В лучшем случае ты бы сейчас говорил «Кушать подано» в какой-нибудь дыре. А в худшем — ты бы тогда вообще не поступил в театральный.
— Может быть, — согласился он. — Но это были бы мои ошибки. Понимаешь? Мои! Я бы тогда знал, на что способен, а на что нет. И спокойно занялся чем-то другим. И не мучился бы столько лет, оттого что упустил свой шанс.
Они помолчали.
— Я всегда считала, что ты слаб. Но ты еще и глуп… — сухо сказала Роза Семеновна, поднимаясь со стула.
Лева усмехнулся. Он это уже слышал на днях.
— …И ты меня очень разочаровал.