— А моего звали Человек Дождя. Точно. Человек Дождя. Когда мне было страшно или просто не по себе, я забивался с головой под одеяло и Человек Дождя пел для меня. — Чарли усмехнулся. — Как я сейчас вспоминаю, мне частенько бывало страшно. Боже, как давно это было!
— И когда он исчез? — Сюзанна была тронута. — Твой друг?
Чарли покачал головой.
— Я не знаю, — признался он. — Думаю, я просто вырос…
Он подержал одеяло еще несколько секунд, потом небрежно швырнул его назад в коробку, покончив наконец с воспоминаниями.
— Пошли есть.
* * *
Вечером, пока Сюзанна, уютно устроившись на кровати в комнате Чарли, листала альбом его детских фотографий, Чарли и поверенный его отца Джон Муни сидели в гостиной внизу. На столе красного дерева лежали бумага.
— Завещание: последняя воля Сэнфорда Бэббита.
Чарли единственный имел неоспоримые права на наследство, поэтому он внимательно слушал Муни, но пока радоваться было нечему.
Все, что требовалось от Муни, это сказать: «Это все твое, сынок», но именно этого Чарли и не услышал. Но он сохранял хладнокровие. Жизнь — тот же покер, и ты не должен раскрывать карт, пока партнеры не сделали ставок.
— Теперь мы приступим к оглашению завещания, но до этого, по просьбе вашего отца, я должен прочесть еще кое-что. Вы не возражаете? — Джон Муни взглянул на Чарли поверх очков.
— С какой стати? — пожал плечами Чарли.
Слава Богу, это было письмо, а не одно из этих отвратительных загробных видеопосланий. По крайней мере, не придется смотреть на старика. Надо просто слушать. Но все равно ему стало не по себе.
Муни коротко кивнул и вскрыл запечатанный конверт.
Он достал два сложенных листа плотной, неизменно дорогой бумаги и аккуратно развернул их. Чарли узнал виньетку — инициалы отца.
— Моему сыну Чарли Бэббиту. Дорогой Чарльз, — начал адвокат. — Сегодня мне исполнилось семьдесят лет.
Я старый человек, но не такой старый, чтобы не помнить ясно тот день, когда мы принесли тебя из роддома, твоя покойная мама и я. Ты был замечательным ребенком, жизнерадостным и многообещающим.
Чарли внутренне поморщился. Опять это проклятое слово «многообещающий». Любимое словечко отца.
— И я помню также, — продолжал читать Муни, — тот день, когда ты ушел из дому, переполняемый обидами и грандиозными планами. Ты думал только о себе.
Адвокат прервал чтение, ожидая реакции Чарли. Но лицо Чарли по-прежнему ничего не выражало.
— Я могу понять и простить твое неприятие жизни, которую я предложил тебе, всего того, что принято ценить в нашем кругу.
— Это его слова — заметил Чарли с мягкой улыбкой, — я словно слышу его голос.