>Но стоило зайти в студию, как между ними вновь установились прежние доверительные отношения, как будто и не было разлуки длиною в четыре дня. Гарри, казалось, сразу понял ее желание восстановить обстановку студии и полностью принял ее идеи насчет того, что и где нужно поставить. Разгребать кучу хлама они принялись вдвоем и работали на равных. В пыли и грязи, за перестановкой мебели ей как будто легче было скрывать растущую симпатию к нему; ее румянец казался вполне естественным, так же как и их частые прикосновения; время шло, и она уже не сомневалась в своих чувствах. В какой-то момент она поймала себя на мысли о том, что, если бы они поженились и переехали в Лондон, картины она взяла бы с собой. И уже через несколько мгновений Гарри вдруг заметил, как бы между прочим: «Конечно, если бы вы когда-нибудь переехали в Лондон, картины отправились бы с вами; вы могли бы организовать частную галерею и приглашать туда посетителей. Условия договора не запрещают этого». Он говорил с такой теплотой, что она растаяла при мысли о том, что они думают в унисон.
>К концу дня им удалось разгрести все, что загромождало центр комнаты. Кровать теперь стояла возле окон; Корделия с удивлением обнаружила, что покрывало за тридцать лет хранения нисколько не пострадало от моли и сырости, только запылилось. Между кроватью и дверью она поставила стол и два стула, а справа от двери – маленький диван. Посреди комнаты остался лишь мольберт с палитрой Генри Сен-Клера. Краски в тюбиках, разумеется, давно высохли, но она все равно оставила их, так же как и кисточки, ножи и другие инструменты художника. Незавершенные или замазанные работы, холсты и рамы были расставлены вдоль других двух стен, так что обстановка в студии вполне напоминала рабочую.
>Они еще раз осмотрели картины и отобрали двадцать работ для предполагаемой выставки. Корделия хотела перенести в соседнюю комнату всю серию «Изгнания дьявола», но Гарри убедил ее в том, что выставка должна быть разносторонней, так что некоторые ночные сцены и, разумеется, «Утопленник» остались.
>Когда все засверкало чистотой и комнату наполнил солнечный свет, она почувствовала, что злой дух Рутвена де Вере наконец оставил их дом. Они просмотрели каждую коробку, каждый мешок, но не нашли ничего угрожающего; кроме постельного белья и тряпок, в них хранились лишь художественные при надлежности да еще плотницкий набор, вероятно предназначенный для обработки рам. Помимо «Утопленника», единственной вещью, которая вызывала у Корделии неприятные ощущения, оставалась коробка – или, вернее, куб, который, по-видимому, не открывался, – из панелей темного полированного дерева площадью около пятнадцати дюймов каждая. Куб был довольно легким и, судя по всему, пустым. Панели слегка гнулись, стоило надавить на них, а потряхивая куб, можно было расслышать – по крайней мере, Корделии так казалось – очень тихий шорох. Но вещица была настолько элегантной, что Корделия решила оставить ее в комнате рядом с диваном.