Картины. Вернее, отсутствие картин, и прежде всего портретов. Вот что тревожило меня, пока я находился внизу. По всей видимости, балкон был не единственным местом, откуда вынесли все картины. На стенах в некоторых комнатах нижних этажей я тоже замечал характерные очертания, а кое-где и крюки, на которых когда-то висели картины, и некоторые из них довольно внушительных размеров. Осталось лишь несколько маленьких гравюр с сельскими пейзажами. Но до сих пор мне не попалось ни одного портрета, ни одной фотографии, ни единого изображения человеческого лица.
Я дернул за ручку двери. Заперта.
Совсем как дверь студии в «Призраке». С портретом Имогены де Вере по соседству. Бродя по этому этажу, я все время ощущал что-то знакомое. Как же я мог не догадаться раньше? Если бы сад не был таким заросшим, я мог бы узнать этот дом еще с дороги.
Филлис, Беатрис. Какие созвучные имена.
Но это невозможно, ведь рукопись датирована декабрем 1925 года, то есть за два года до рождения Энн. Виола тогда не могла знать, что у нее будут две внучки. И что ее сын и невестка погибнут в результате несчастного случая. Мисс Хамиш забыла упомянуть в своем письме, когда и что именно произошло с родителями девочек; должно быть, она полагала, что мне это известно.
Могла случиться и ошибка в дате. Но рассказ был написан в 1925 году, через семь лет после окончания Первой мировой войны. И если Виола писала уже после катастрофы, она не стала бы спекулировать на несчастье своих внучек. Я уже знал о ней достаточно и не сомневался в ее порядочности.
И разумеется, она не могла знать, что спустя четыре года после ее смерти старшая внучка будет помолвлена с Хью Монфором.
Только вот я не знал, чем закончилась та история. И скольких страниц недоставало в рукописи. Я обыскал дом в Мосоне вдоль и поперек, даже поднимал ковер в комнате матери, но так ничего и не нашел.
«Одна сбылась».
Что, если эта дверь ведет в студию Генри Сен-Клера, с его «Утопленником» и полированным деревянным кубом? Что мне тогда делать?
В ход моих мыслей вторгся слабый ритмичный звук, который, как я потом понял, сопровождал меня все это время. Я обернулся, скрипнула половица, и шум тотчас прекратился. Птицы или мыши, решил я, – их наверняка полно между перегородками, но все же звук был каким-то неприятным, словно кто-то скреб ногтем по наждачной бумаге. И где-то рядом.
Я стал спускаться по лестнице черного хода, постоянно оглядываясь и стараясь не бежать, пока не подошел к массивной двери, ведущей во двор. Ни один из ключей, казалось, не подходил к ее замку. Но тут я увидел, что язычок замка – или как это называется – можно просто отодвинуть. Что было странно, поскольку я точно помнил, – действительно ли? – что всего пару часов назад эта дверь показалась мне плотно запертой. Наверное, это все последствия пресловутого джет-лэга: организм никак не перестроится на новый часовой пояс. Я распахнул дверь, впуская в дом запахи цветущего сада и теплого камня.