Именно в таком настроении я застала ее в вечер, когда собралась поговорить по душам о чтении.
— Мама? — окликнула я ее.
Однако она как будто не услышала, и я подошла чуть ближе, остановившись у края стола.
— Мама?
Она отвернулась от окна.
— А, привет, Эди. Чудесное время года, не правда ли? Долгие, поздние закаты.
Я присоединилась к ней у окна, наблюдая, как на небе гаснут последние персиковые отблески. Действительно красиво, хотя, возможно, и недостаточно для столь пристального внимания.
Мама молчала, и через некоторое время я предупредительно покашляла. Я сообщила ей, что читаю папе «Слякотника», и крайне осторожно изложила обстоятельства, которые к этому привели, в особенности то, что я ничего подобного не планировала. Казалось, она не слышит меня; только легкий кивок, когда я упомянула о папином увлечении замком, дал понять, что она слушает. Изложив все, что считала важным, я умолкла и подождала, мысленно собираясь с силами, чтобы встретить неизбежное.
— Очень мило, что ты читаешь папе, Эди. Ему это нравится.
К такому повороту я не была готова.
— Эта книга становится традицией в нашей семье. — Проблеск улыбки. — Верной спутницей во времена нездоровья. Ты, наверное, не помнишь. Я дала ее тебе, когда ты лежала дома со свинкой. Ты была такой несчастной; это единственное, что я смогла придумать.
Так это была мама. Она, а не мисс Перри выбрала «Слякотника». Идеальную книгу в идеальное время. Я снова обрела дар речи.
— Я помню.
— Хорошо, что твоему папе есть о чем поразмыслить, пока он в постели. Но еще лучше, что он может поделиться своими мыслями с тобой. Гостей у него не много, сама видишь. Другие люди, коллеги с работы, заняты своими делами. Большинство из них прислали открытки; и, кажется, с тех пор, как он вышел на пенсию… ну, время летит, верно? Просто… человеку нелегко чувствовать, что его забыли.
Она отвернулась, но я успела заметить, что она поджала губы. Мне показалось, что речь идет уже не только об отце, и поскольку к тому времени все пути вели меня в Майлдерхерст, к Юнипер Блайт и Томасу Кэвиллу, я невольно заподозрила, не оплакивает ли мама старую любовную связь, отношения, в которые вступила задолго до встречи с отцом, когда была юной, чувствительной и легкоранимой. Чем больше я думала об этом, чем дольше стояла, украдкой бросая взгляды на печальный мамин профиль, тем сильнее вскипала моя злоба. Да кто такой этот Томас Кэвилл, который сбежал во время войны, оставив за собой шлейф разбитых сердец: бедняжки Юнипер, чахнущей в разваливающемся семейном замке, и моей матери, лелеющей тайную скорбь через десятки лет после того, как все закончилось?