Прибыв вместе с Лепидой в дом на Квиринале, он был приятно удивлен строгим убранством комнат, красотой барельефов, теплой обстановкой, созданной с помощью благовоний и искусно устроенного освещения, позволяющего выделить одни уголки и погрузить в полумрак другие. Молодые женщины с гибкими смуглыми телами танцевали под звуки арф, кифар и флейт.
Обнаженная до пояса рабыня провела гостей к отведенным для них местам в пиршественном зале. Ложе Аппия находилось рядом с ложем Мессалины, уже занятым ею. Она была одета в более легкую тунику, чем утром, и распустила волосы: они спадали ей на плечи длинными волнистыми прядями, похожими на ночных змей.
Мессалина пригласила дочь Поппеи, через которую продолжала получать сведения о связи ее матери с Валерием Азиатиком. Она уверяла, что он по-прежнему влюблен. К своей радости, незадолго до прибытия Лепиды и Аппия Мессалина узнала, что Поппея позорно изменяет ему. Она не оставила намерения сделать Азиатика своим любовником, но это не помешало ей любезно встретить Аппия. Лепида устроилась рядом с Траулом Монтаном, всадником, которого Мессалина взяла в любовники, хоть он ее и не домогался, и в ту же ночь прогнала: она возжелала его из прихоти и тотчас разочаровалась. Однако она с удовольствием приглашала его на свои пирушки: он был тонким собеседником и развлекал присутствующих остротами.
Когда все гости собрались, в зал пригласили мимов и акробатов, а тем временем рабы подавали блюда и щедро разливали лучшие вина. Лепида проявила живейший интерес к Траулу Монтану — к его молодости и красоте. На празднование возвращения своего отчима Мессалина специально пригласила известного повара, так что блюда, каждое из которых было произведением искусства, изумляли всех не только своей оригинальностью, но и изысканным вкусом. Гости ели и пили с особенным аппетитом. Мессалина наблюдала за матерью, но вскоре, убедившись, что она достаточно пьяна, перестала ею интересоваться. Тогда она пригласила пройтись Аппия, якобы для того, чтобы облегчить пищеварение, а заодно и осмотреть дом. Он, пошатываясь, двинулся за ней. Едва они покинули зал, как Мессалина прижалась к нему и потянулась губами к его губам; после мгновения нерешительности он овладел ею. Мессалина расценила это как знак разделенной страсти. Она провела его по многочисленным комнатам, раздумывая о том, вести ли его сейчас к себе в спальню, но все же отказалась от этой идеи из опасения, что у матери была еще достаточно ясная голова, чтобы отправиться на их поиски. Она повернула вместе с ним к пиршественному залу, но, прежде чем войти, проговорила: