Клавдий, большой любитель, как и все римляне, всевозможных даров моря, потер руки и приступил к еде, взглядом оценивая прелести обеих девушек и не лишая себя удовольствия погладить их, когда они прислуживали ему.
— Ты сделала мне отличный подарок, — сказал он Мессалине, уписывая за обе щеки груши с медом и тмином.
— Мой любимый Клавдий, — отвечала Мессалина, видя, что время идет, и думая о своем ланисте, — если ты хочешь сохранить всю остроту ощущений и в полной мере насладиться прелестями этих двух красоток, я советую тебе оставить еду и отвести их в свою спальню… не забыв прихватить с собой кувшин фиалкового вина.
— Разумный совет, Месса, — согласился Клавдий. — Я доедаю эти превосходные груши, и мы отправляемся в спальню.
Едва Клавдий удалился, опираясь на плечи девушек, как Мессалина поспешила к себе. В ее спальне уже находился ланиста, которого впустила рабыня-сирийка. Он сидел на краю табурета перед мраморным столом с красиво изогнутыми бронзовыми ножками; на столе стояли поданные ему фрукты, сладости и вино. Когда Мессалина вошла, он встал и вытер губы тыльной стороной ладони.
— Ты пришел вовремя, это хорошо, — заметила Мессалина.
— Я принес крем для удаления волос, который ты просила, — начал он, показывая на маленький горшочек, стоящий на столе.
— Я испробую его… позже.
Она повернулась к нему спиной, подошла к ложу, без каких-либо церемоний расстегнула тунику и уронила ее к ногам, обнажив себя целиком. Повернувшись лицом к ланисте, она распустила волосы и легла на спину, слегка закинув руки за голову и разведя ноги, приглашая к наслаждению. Такой призыв придал бы мужественности даже дряхлому старику. Отбросив нерешительность, Тетрик, который поначалу не был полностью уверен в том, чего от него ждут, торопливо сбросил обежду и лег на Мессалину. Она сверлила его взглядом, отдаваясь и дразня одновременно. Тотчас инстинкт силы и власти взыграл в нем. Он так сильно сжал ей запястья, что она застонала, а потом шепотом проговорила:
— Сделай мне больно, избей меня, словно я один из твоих гладиаторов, и потом овладей мной.
Ланиста понял, почему ей понадобилась мазь, которую он готов был ей поставлять хоть целыми амфорами, и постарался не обмануть ее ожиданий.
Мессалина уснула немного позже того, как прокричал петух, — побитая, уставшая, но все еще не усладившая сполна свою ненасытную плоть.
Разбужена она была внезапно рабыней. Солнце стояло уже высоко, и теплый ветерок задувал в окно, приподнимая легкие занавески. У изголовья стояла сирийка.
— Госпожа, — проговорила рабыня, — прости, что я нарушила твой сон, но господин у дверей твоих покоев. Он хочет видеть тебя…