— Шеншиля.
— А, так вот он какой! Я слышала, но никогда не видела. Говорят, он страшно дорогой.
— Да, эта муфта и воротник стоили шестьсот рублей.
— Ой-ой! Ну, за такую прелесть и не жалко, такая душка!
Таля провела муфтой по своему лицу:
— Точно какой-то сон по утру! Мяконький, уютный — не то, что моя «перепетуя».
— Какая «перепетуя»? — улыбнулась Накатова, чувствуя, что на душе у нее стало сразу светлее при взгляде на это летящее личико.
— Когда я покупала себе шубку, приказчик так мудрено назвал мех на воротнике, что-то вроде «перепетуи», а хозяйка уверяет, что это просто стриженый и выкрашенный кролик! — смеясь, рассказывала Таля.
Уже стемнело, и Таля зажгла лампу на большом некрашеном столе, покрытом темной салфеткой, который заменял письменный, а Накатова все сидела в старом кожаном кресле, и ей не хотелось уходить.
Таля показывала ей альбом домашних фотографий и, стоя коленями на стуле, давала объяснения.
— Это мама! Мама несет корзину с яблоками, а Дима и Сема в лапту играют. Это Ефим — наш работник, Орлика чистит, а вот это, правда, красиво? Точно картина! Это старший брат с женой рыбу удят. А это самый маленький, Кука — ему только четыре года. Его зовут Василий, но мы его все звали Куколка да Куколка, он и сам стал звать себя так. Только вместо Куклы у него Кука выходило — так он и остался Кукой. Вы любите слова?
— Как это слова? — словно проснувшись от какого-то безмятежного сна, спросила Накатова.
— А так, просто слова! Другие слова такие милые-милые, а другие смешные. Когда я кого-нибудь люблю, я ужасно слов много говорю: и золото, и кошечка, и водичка, и свечечка… и сама даже иногда не знаю что! А вы любите — любить?
Накатова расхохоталась.
— Отчего вы смеетесь? — спросила Таля, садясь на пол перед Екатериной Антоновной и облокачиваясь на ее колени. — Разве не весело, не светло и не радостно — любить?
— Не всегда весело любить, и не все светло в любви.
— Как так?
— А если вам не ответят на вашу любовь?
— Но почему же, если я буду любить, меня не полюбят? Да я всех люблю, и все меня любят. Право! Меня только те не любят, кого я не люблю, но я думаю, что понемногу я буду любить всех.
— Ах, вы о такой любви говорите… Но вы можете влюбиться, а к вам останутся равнодушны.
Сказав это, Накатова подумала, что было бы с ней, если бы у нее отняли любовь ее Николеньки. Могла бы она тогда жить?
— Ах, вы говорите о такой любви… — совершенно так же протянула Таля. — Ну так это в счет не идет — это любовь телесная, от нее, конечно, может вроде болезни случиться, потому что она от тела.