— Почему? — спросила она.
— А сама не знаю, — ответила Таля, пристально смотря в эти красивые темные глаза, казавшиеся еще больше от расплывшихся пятен грима.
— Я не терплю жалости, я не позволю жалости! — закричала Зина, ударив кулаком по полу. Таля, все пристальней и пристальней вглядываясь ей в лицо, проговорила тихо:
— Я не из жалости, я просто ласковая, и мне захотелось приласкаться к вам. Разве вам никогда не хочется кого-нибудь приласкать?
Зина поразилась этим вопросом.
А ведь, с тех пор как она выросла, ни разу не приходило желания ласкать кого-нибудь, кроме мужчины. Никого: ни мать, ни маленького брата… Ни ласкать, ни любить. Всегда она слово «любить» понимала только как отношение между женщиной и мужчиной.
— Вы не любите мужчин? — резко спросила она.
— Мужчин? Отчего же? — удивилась Таля.
— Они отвратительны! Я теперь понимаю женщин, которые их выкинули из своей жизни. Я завидую вам, если вы их не любите. Теперь я выкинула всех их из моей жизни! Всех! Я буду любить только женщин! Когда мужчины видят, что в них не нуждаются, о, тогда они готовы на все! Да и женщины…
Зина остановилась. Она вдруг почувствовала, что эта румяная девушка с светлыми глазами совсем не годится в собеседницы на эту тему.
Кто она? Родственница или компаньонка Накатовой? Может быть, только доверенная камеристка?
— Помогите мне встать! — сказала она повелительно.
Таля помогла ей встать и усадила ее в кресло. Зина еще шаталась от слабости после припадка.
Живущая по своей натуре ощущениями и образами, созданными ее фантазией, которые она называла «настроениями» и «переживаниями», она почти забыла, зачем она пришла сюда, зачем лежала тут на полу и зачем разговаривает с неизвестной ей девушкой. Поднявшись на ноги и пошатнувшись от слабости, она вспомнила все, но у нее не было ни энергии, ни решимости на револьверные выстрелы. «Где моя муфта?» — вспомнила она.
Таля молча нагнулась и подала ей муфту. Зина пошарила в муфте и вдруг, опустя глаза, растерянно заговорила:
— Я… я обронила… обронила одну вещь…
— Я эту вещь спрятала. Зачем она вам? — ласково спросила Таля.
— Я пережила душевную драму. Понимаете? Я хотела, наконец, окончить пятый акт! — Зина, сказавши эту фразу, почувствовала некоторое удовлетворение. Фраза так хорошо звучала, и эта девочка, стоящая перед ней, даже слегка побледнела.
— Вы хотели застрелиться? — спросила она.
— Нет, убить его! — гордо ответила Зина.
Таля молчала.
Зина, чувствуя, что роль удается ей, что она кого-то поражает, заговорила опять.
— Да, я хотела его убить. Давно пора женщинам показать больше энергии! Довольно эти наши властители, мужчины, играли нами как куклами! Мы люди, мы благороднее и совершеннее их! Пусть они знают, что есть мстительницы! Я не за одну себя хотела убить его, а за тысячи, миллионы обиженных, униженных сестер. Судьба или вы мне помешали. Я не знаю, должна ли я быть благодарна судьбе, но сейчас, здесь я почувствовала к нему не ненависть, а презрение, такое презрение, что считаю его недостойным смерти. Прекрасной, чудной смерти. Я поняла, что эту таинственную мистерию, этот чудный дар я должна пережить с любимым, а не с презренным. Я подарю смерть тому, кого полюблю. Я подарю ему любовь и смерть — самое прекрасное, что есть в жизни! Вы меня понимаете?